В лапах страха - [14]

Глеб пожал плечами.

— В морге торопят.

— А им-то какая разница? Места, что ли, сдают?..

— От брата мало что осталось. Практически всё по рельсам размазало.

— Господи! — Марина поздно спохватилась и налила воды, кроме стакана, ещё и на растерянного Глеба. Тот даже не заметил.

— А чего ты хотела? От машины-то практически ничего не осталось — металлолом. А тут всего лишь человек, — Глеб смахнул со штанин теплые капли, принялся рассматривать набухшие за гранями стакана пузырьки. Те притаились, чего-то выжидая. Потом нерешительно скользнули по гладкому стеклу, закружились в небывалом танце, принялись сталкиваться между собой, отскакивать в разные стороны, ударяться о грани стакана, вновь и вновь несясь навстречу друг другу. Водяной вихрь раскручивался — всё стремительнее и стремительнее, — словно от того, как быстро он будет крутить свою карусель, напрямую зависела дальнейшая судьба всего потока.

— Прольёшь же сейчас! — прозвучал откуда-то издалека — как из другой Вселенной — голос Марины.

Глеб в очередной раз вздрогнул и только сейчас понял, что, сам того не ведая, раскручивает воду в стакане и тупо пялится на образовавшийся за стеклом водоворот.

— Прости, — прошептал он, спешно ставя стакан на стол. — Надо мне, наверное, уже лечь, пока всех вас окончательно не перепугал.

— Успеешь ещё, — Марина поставила чайник на плиту, принялась спешно расставлять тарелки в ячейки сушилки. — Так что там с моргом?

— Мест у них нет. Такое ощущение, что все в один день решили на тот свет свалить. Или так всегда… Просто пока нас это не касается, мы и не знаем.

— Похоже, человечество в очередной раз постиг мор, — усмехнулась Марина, словно она и такое понятие, как «смерть» шли разными путями, и ближайшие десятилетия их тропы не пересекались. — Мне поехать с тобой?

Глеб пожал плечами. Потом понял, что жена не видит жеста — напряг голосовые связки:

— Я, конечно, не настаиваю. Но с тобой мне было бы легче.

Марина повела плечом.

— Ладно, попробую отпроситься. Но заранее ничего не обещаю — середина декады как-никак. «Патрон» в любом случае пропесочит! А ты отпросился уже?

— Нет, только предупредил коллег. Я прямой родственник — меня, вроде как, обязаны отпустить, по закону.

— Я бы, на твоём месте, не особо на систему рассчитывала.

— Да я и не рассчитываю. Отпустят, что на мне свет клином сошёлся… С утра в редакцию на «летучку» заскочу, предупрежу всех и тогда за тобой заеду.

— Хорошо.

Глеб почему-то только сейчас осознал, что по-прежнему любит жену. Несмотря ни на что. Закрывая глаза на все её выкрутасы, истерики, скандалы, прощая несуразную спешку, включающую в себя скоропостижный переезд на купленную под залог квартиру, мирясь с непростой семейной обстановкой — всё это было маловажным, сопутствующим, в данный момент, не имеющим значения. Он всё равно хочет быть рядом с любимой Маринкой! Спустя все эти, промелькнувшие на сверхзвуковой скорости годы ничего не изменилось. Он любит ничуть не меньше, чем любил пятнадцать лет тому назад, когда ещё даже не мог без робости смотреть в её обворожительные глаза, созданные всевышним только для него одного.

— Марина, спасибо тебе.

— Да не за что, — откликнулась жена и, как ни в чём не бывало, продолжила играть в свои пятнашки с тарелками и ячейками.

Глеб уже собрался было идти по стандартному вечернему маршруту: туалет, ванная комната, детская…

«Хотя в детскую сегодня заходить явно не стоит. Не смотря на разверзшуюся под ногами пропасть. Не смотря на невозможность дальнейшей отсрочки. Не смотря на гибнущую частичку света нашего собственного мирка, что с каждым новым днём неизбежно теряет яркость».

Он просто не готов к столь откровенному разговору. Сегодня слов нет — лишь плоские мысли и полнейшее непонимание смысла всего происходящего. Разве что заглянуть к Юрке… Нет, тоже не стоит. Малыш принудит его говорить. Обязательно что-нибудь спросит. А ответить нечего, даже не зная предстоящего вопроса. Абракадабра какая-то.

«Решено. Все разборки откладываются до завтра. И это не подлежит дальнейшему обсуждению».

Вместо детской — надеть на пса намордник, а ещё лучше, привязать к батарее, чтобы окончательно успокоить жену.

— А почему, собственно, Умка? — спросила напоследок Марина.

Глеб замер в полупозе, не зная, что делать: вновь садится или продолжить подниматься.

— Чего?.. — глупо переспросил он, изучая спину жены.

— Кличка, — усмехнулась Марина, убирая последнюю тарелку и задвигая сушилку в недра шкафа. — Собак ведь обычно иначе называют. Ну, Рекс, например. Мухтар или, там, Бобик. На худой конец, Снежком или Бубликом. Но Умка — это что-то новенькое! Я бы даже сказала, не совсем собачье, — Марина обернулась, насмешливо покосилась на перекошенную фигуру мужа. — С тобой точно всё в порядке?

— Нет, — Глеб быстро выпрямился и направился к двери. — Брату просто этот мультик в детстве нравился, вот и назвал. Думаешь, стоит к Светке зайти?

— Думаю, стоит отложить всё до завтра, — медленно проговорила Марина, мысленно пребывая где-то далеко.

Глеб кивнул и поспешил удалиться.

8.

Светка лежала на кровати и бесцельно созерцала темноту. Тело уже основательно затекло, но девочка не желала менять неудобной позы: лишь изредка всхлипывала и растирала по щекам липкие слёзы. В затылке надсадно пульсировало, однако гадостно на душе было вовсе не от побоев. По настоящему болело в груди, под ложечкой, глубоко-глубоко, где, наверное, и сосредоточено заблудшее подростковое естество — этакое худощавое существо с впалыми глазами, бледной кожей, стрижкой под эмо и пальцами пианиста, — которое все постоянно шпыняют, толкают и ждут не дождутся момента, когда оно безвольно опустит прозрачный подбородок, чтобы добить ударом в висок. Именно эта эфемерная сущность и не давала покоя Светке, царапая изнутри грудь, затравленно сжимаясь в районе пупка упругим пульсирующим комком внутренних переживаний.