В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба - [55]

«Ни одна проблема не вызывает сегодня столь глубокого расхождения среди общественности и интеллигенции, как отношение к „контркультуре“, „новой культуре“, к Сознанию III, то есть к тому, что я назвал бы новой молодежной оппозицией», — пишет Кенистон.[120] Одни при этом (Г. Кан, 3. Бжезинский, Л. Фойер, Н. Глейзер) ополчаются на нее как на ретроградное, антидемократическое и даже контрреволюционное движение; другие же (Т. Роззак, Ф. Слейтор, П. Гудмэн, Ч. Рейч) готовы рассматривать ее в качестве чуть ли не единственной революционной силы современности. Отвергая эти обе крайние оценки социального протеста молодежи, Кенистон считает их отражением объективных противоречий, раздирающих американское общество в целом, а академический мир, университеты — в особенности. По его мнению, речь идет о процессе социального расслоения и идейного размежевания среди интеллигенции и работников, занятых в быстро расширяющейся сфере научной деятельности, образования и культуры, производства и распространения всякого рода информации и знания.

Движение молодежи, продолжает он, выявило несостоятельность либеральных социологических теорий, изображавших развитие общества как эволюционный процесс накопления и приспособления, третировавших социальные конфликты как аномалию и уповавших на постепенные реформы, классовый мир и манипуляцию сознанием как факторы прогресса. Эти теоретические постулаты особенно импонировали той привилегированной части интеллигенции, которая восприняла интересы государственно-монополистического истэблишмента и претендовала на роль интеллектуальной «элиты» нового «технологического общества». Легко понять их возмущение социальным протестом молодежи, разбившим вдребезги эти тщательно разработанные социологические концепции, ибо это подорвало не только их научный авторитет, ко и их престиж в глазах истэблишмента.

В своей статье Кенистон осуждает не отдельные ошибки и заблуждения либералов, а либерализм в целом как систему теоретических и политических взглядов, которая в качестве господствующей формы буржуазной идеологии в американском обществе со времен Рузвельта нанесла ему в послевоенные десятилетия колоссальный ущерб. В Соединенных Штатах, конечно, никогда не было недостатка в критике либерализма, однако, как правило, она исходила справа, со стороны консервативных кругов и различных «ультра» (достаточно вспомнить Голдуотера!). Теперь же с острой критикой либерализма выступают те, кто долгие годы следовал в его русле и усматривал в нем чуть ли не панацею от социальных конфликтов и экономических потрясений, связывал с ним надежды на лучшее будущее для Америки. Историческое банкротство либерализма в США влечет за собою крах пресловутого умеренно реформистского «согласия», на котором не одно десятилетие спекулировали лидеры демократической партии. Вместе с тем оно означает, что на смену центростремительным тенденциям в политической и идеологической жизни страны ныне пришла нарастающая поляризация общественных сил, предвещающая все более острые социальные конфликты, идейные столкновения и политическую борьбу.

В этой борьбе молодежи и, в частности, студенчеству предстоит сыграть важную историческую роль. Ведь уже сейчас количество студентов в колледжах и университетах США значительно превысило численность самодеятельного населения, занятого в сельском хозяйстве, а к 2000 году оно, возможно, приблизится по численности к так называемым «синим воротничкам» в обрабатывающей промышленности. И тем не менее молодежь сама по себе ни сейчас, ни в будущем не в состоянии радикально преобразовать общество, даже если бы и имела перед собой ясную цель.

Отношение к социальному протесту молодежи как к якобы «контрреволюционному движению» со стороны одних и его оценка как прогрессивного общественного явления — со стороны других в настоящее время, по мнению Кенистона, выходит далеко за рамки теоретических расхождений между социологами по какому-то отдельному вопросу и превращается в политическое размежевание во взглядах на исторические перспективы развития Соединенных Штатов в современном мире.

Хотя обе концепции апеллируют в подтверждение своих крайних, взаимоисключающих взглядов к науке и к истории, в сущности, иронизирует он, все их веские доводы и сильные стороны исчерпываются взаимной критикой. «Если отвергнуть утверждение об исторической неизбежности, — пишет Кенистон, — то как „контрреволюционную“, так и „революционную“ теории следует рассматривать лишь как попытки оправдать их представителями ряд своих специфических интересов путем предписывания им свойств исторической неизбежности, как своего рода упражнения в пророчестве, попытку убедить людей в истинности пророчества и тем самым сделать его самоподтверждающимся. Эндрю Грили сравнил Чарлза Рейча с ветхозаветным пророком, ибо сходство между ними очевидно. Хотя большую часть академических повествований Бжезинского, Фойера или Беттлхейма вряд ли можно сравнить с Ветхим заветом, тем не менее в них также дают о себе знать подобные пророческие тенденции. Но в каждом случае утверждения, что Бог или его современный эквивалент — История, Технология и Культура — находятся на нашей стороне, следует рассматривать как просто призыв, с которым пророки обращаются к людям, чтобы сплотить их, обеспечить поддержку и держаться, вопреки враждебным силам».