В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба - [27]

Жизнь непрерывно вносит свои коррективы в самые изощренные футурологические прогнозы. И наученный чужим, в частности Германа Кана, опытом, Олвин Тоффлер не только предусмотрительно ограничивается в своей книге анализом тенденций, воздерживаясь от количественных прогнозов, но считает нужным специально оговорить: «Ни один серьезный футуролог не занимается „предсказаниями“. Это занятие для телевизионных оракулов и газетных астрологов. Ни один человек, сколько-нибудь знакомый со сложностями прогнозирования, не претендует на абсолютное знание будущего… Каждое заявление в отношении будущего должно по справедливости сопровождаться квалифицированными оговорками „если“, „но“ и „с другой стороны“».

Его предусмотрительность, как подтвердили события, не была излишней. Не прошло и года после выхода книги Тоффлера, как многие из описанных им социальных явлений приобрели несколько иную окраску. «Экономический спад, например, уже задержал или обратил вспять некоторые из тенденций будущего, о которых столь красочно писал Тоффлер, — иронически констатирует Роберт Склар в журнале „Рэмпартс“. — Он придавал большое значение конкуренции между авиационными компаниями, стремящимися соблазнить своих клиентов оформлением полета с помощью фильмов и изысканной кухни, иначе говоря, предлагающих им скорее „приключение“, чем простой перелет. Но сокращение доходов и огромные затраты на капиталовложения в аэробусы заставили авиакомпании урезать расходы на еду и прочий лоск. Подобным же образом нарисованная Тоффлером радужная картина жизни инженера, наслаждающегося „футуристическим стилем жизни“, была радикально изменена сокращением занятости в аэрокосмической промышленности. Экономические условия могут отложить и даже отменить пришествие нового мира, описанного Тоффлером, и шок от столкновения с настоящим занять место шока от столкновения с будущим».[65]

Хотя Тоффлер и не всегда прямо называет своих оппонентов по имени, тем не менее даже беглое знакомство с футурологической литературой позволяет легко понять, с кем он полемизирует. Ибо речь идет о двух широко распространенных на Западе идейных течениях, придерживающихся весьма далеких, если не диаметрально противоположных, взглядов насчет грядущих последствий научно-технической революции. С одной стороны, это пессимистические концепции Жака Эллюля и Льюиса Мэмфорда, предрекающие человечеству порабощение техникой и утрату свободы в мире тоталитарной рациональности; с другой — концепция так называемой «социальной технологии», представители которой восторженно усматривают в современной науке и технике всемогущее средство избавления от социального зла и несправедливости. При всем различии в исходных посылках, в доводах и в выводах и тем и другим, однако, присущ своеобразный технологический фатализм, о котором французский социолог Бертран де Жувенель писал: «Жизнь в западном обществе проходит под знаком нового фатализма, убеждения в том, что наше будущее предопределено независимым от нас действием сверхчеловеческой силы, чья почти божественная природа подтверждается преклонением перед ней капитала, а именно — Технологией. Она низвергает на нас блага по своему собственному усмотрению и предъявляет нам требования, от которых мы не смеем уклониться. Подобно мифической колеснице Джаггернаута, она прокладывает путь будущему, попирая нас, если мы оказываемся на ее пути, и вознося нас от успеха к успеху, если мы следуем за ней. Таким образом, технология олицетворяет собою идола, который щедро одаряет своих поклонников, не подвергающих сомнению ее поступательное движение».[66]

Как это ни парадоксально, восклицает де Жувенель, но наша приверженность к науке, наш рационализм, кажется, ничуть не подорвал унаследованную от прошлого склонность к суеверию, к предрассудкам. Мы выглядим, пожалуй, даже большими идолопоклонниками, чем наши далекие предки, наивно обожествлявшие силы природы, ибо последние все же были вне их контроля, тогда как технология является творением наших рук и ее развитие зависит от наших намерений и решений. Она, в конце концов, всего лишь средство для достижения определенных социальных целей. Именно этой точки зрения придерживается в своей книге и Олвин Тоффлер, хотя ему часто недостает последовательности во взглядах и изменяет политический реализм.

Прежде всего он решительно отвергает попытки возложить на науку и технику ответственность за социальные противоречия и конфликты современного западного общества. Ему нельзя отказать в убедительности, когда он отмечает, что однажды сделанное изобретение уже невозможно «разизобрести» и, следовательно, надо не только считаться с ним, но по возможности извлечь из него всю пользу. Так или иначе, убежденно заявляет он: «Мы можем влиять на ход изменений. Мы можем предпочесть одно будущее другому. Мы, однако, не можем удержать прошлое». Поступательный ход научно-технического прогресса не только исторически неизбежен, но и потенциально благотворен для человечества, если оно сможет разумно им распорядиться в своих интересах. Благодаря достижениям науки и ее технологическому применению отныне не для ограниченного меньшинства, а практически для всех людей наконец возникла вполне обоснованная надежда на избавление от нужды и лишений, на жизнь в материальном достатке и свободный доступ к духовным ценностям и научным знаниям, накопленным цивилизацией.