В лабиринтах вечности - [41]

…Фараон, слушая, дивился, поднимал седовато-рыжие брови, качал головой, возмущенно цыкал, а потом, устав удивляться, клонил безвольно голову. Со стороны могло показаться, что так истово внемлет, так прислушивается фараон к словам чати, и так пытается найти правильное решение, что склонил голову в тяжелых раздумьях…

Но решение им не будет найдено — фараон просто засыпал…

Фараон был слишком стар!

Моисей тем временем уводил народ!

И один из самых прытких отпрысков — сынов царских — без ведома отца, спешил вдогонку за уходящими евреями, карать их, непокорных, мечом. Но не исполнил он задуманного — его и всё его войско накрыло великой волной…

И вновь вопрос: «Какой волной»?

От подобных размышлений Настя опять впадала в самое приятное расположение духа.

— Как Аня говорила, — «что это могло быть»? Если принимать Библейские события, как бесспорное — тогда необходимо искать и неопровержимое доказательства этого природного явления… Что могло произойти? Что же это была за катастрофа такая? А может, и Атлантида, погибшая в пучине вод, и войско фараона — это все песчинки одного события? — мысли вновь захороводили, запестрели вопросами.

Вопросы всё те же…

Правда, сейчас это не было так тягостно и не бередило душу. Она чувствовала лишь радость от их количества и от пребывания здесь. Была какая-то глубокая уверенность — она в доме друзей, где ее не обидят. Хотя она должна была нервничать и даже паниковать — одна в чужом доме, в арабской стране! Ее похитили? Кто эти люди? Вдруг хотят продать бедуинам или туарегам? Перспектива будущего могла быть самой пугающей.

Но, нежась на атласных подушках, она продолжала выстраивать новые версии давно минувших событий, как, если бы это было смыслом всей ее жизни, и как, если бы сейчас стояла за кафедрой в университете, а не была пленницей в чужой стране.

— В археологии можно выстраивать теорию, как собирать дом из песка — основываясь на фактах, которые кто-то уже нашел, добыл до тебя! Объединять разрозненные гипотезы и версии в мозаичном полотне с собственными бредовыми предположениями. И, вдруг, осенённый великой догадкой, соединив, казалось бы, не соединимое, уверовать во всё то, что сам и выстроил; а затем длинные споры с оппонентами с пеной у рта, где каждый доказывает именно свою версию и свои гипотезы.

Настя опять улыбнулась:

— Ох, уж эти ученые — тома испишут. Правда, есть одно, что остается неизменным всегда и для всех, как свет далекой звезды, как путеводная нить — это народные сказания, мифы и легенды.

Она задумалась.

— Мифы, собственно, и есть то, что запечатлела людская память. А по разрозненным сказаниям и легендам, принимая их как руководство к действию, многие ученые находили потерянные во времени города и пропавшие народы! Генрих Шлиман, например, открыл Трою…

Она остановилась, вновь задумалась, словно вглядываясь в пустоту. Задумалась, как если бы столкнулась со стеклянной витриной магазина — все видно, но пройти дальше нельзя. «Я, приехав сюда, сама каким-то необъяснимым образом попала именно в круговорот мифов и каких-то невероятных легенд, а может и предрассудков! Мой медальон притягивает внимание арабов! Они связывают его с чем-то таинственным, с чем-то хорошо им известным, а может с кем-то? Старик Шах все бубнил про сына и еще про…»

Бред прервался, как и сны, на самом интересном месте…

В комнату, с ног до головы в черном одеянии, лишь с небольшой прорезью для глаз, вошла женщина, встала у входа и замерла. Настя испуганно воззрилась на неё. Женщина — пожилая, ее возраст угадывался по узловатым, морщинистым рукам, с выступающими на них синюшными венами. «Старуха», — подумала Настя.

«Старуха» устремила в неё большие, черные, немигающие глаз.

Настя съёжилась. Жутковато. Её никто не держал — дверей нет, но вот сейчас, именно сейчас, она ощутила себя пленницей!

«Анечка, миленькая! Как мне страшно!»

Настя не сводила с женщины испуганного взгляда, но страшного ничего не происходило. Та стояла и смотрела на нее, чуть склонив голову.

«Аня наверняка убежала бы. Она так бы не сидела, сложа руки в чужом доме, неведомо где, при этом выстраивая глупейшие версии и гипотезы… Интересно, чем это они меня так успокоили?».

В уголках потеплевших глаз женщины пробежала морщинка.

— Neha’rak Saeed.

— Что?

— A salam’u Alekom! — поздоровалась арабка, прикладывая руку к сердцу.

— Салам, — ответила Настя.

Женщина скороговоркой нараспев, низко склонив голову, заворковала («как птичка поёт», — подумала Настя), но из всего, что она напела, уловила лишь одно знакомое слово:

— Садик… садик, садик — что это? Кажется, друг! Это радует! — Настя дружелюбно кивнула, — я друг!

Женщина удалилась, а через пару минут внесла маленький на коротеньких изогнутых ножках инкрустированный перламутром резной столик, поставила рядом с Настей, склонившись в глубоком поклоне, попятилась к выходу, и уже, пропав было в темноте коридора, вдруг резко выпрямилась, вперила в «пленницу» глаза, как, если бы хотела что-то рассмотреть в ней.

«Наверное, подсчитывает, сколько нужно еды на мой вес?» — Настя опять улыбнулась, но скорее своим мыслям, чем женщине. Та же так радостно подхватила её улыбку и с таким ликующим криком убежала в темный коридор, что сильно озадачила Настю.