В лабиринтах детектива - [28]
Хочется посоветовать герою — пусть займется чем-нибудь одним… Особенно, когда вспоминаешь, сколько у нас сегодня старших офицеров милиции в прокуратуре между работой выдают на гора толстейшие тома детективов и какие эти тома по качеству…
Но вернемся к рассказам. Удивляет не только то, что их до обидного мало. Удивляет и то, что есть. Всем известно, что детективный жанр отличается динамичностью, сюжет раскручивается как сжатая пружина. Детективу противопоказана вялость, рыхлость. Это касается и романа и повести. Что же тогда говорить о таком малом жанре, как рассказ? Здесь нельзя не согласиться с литературоведом А.Вулисом, который, говоря о детективе третьего поколения, т. е. о том периоде, который мы пытаемся проанализировать, называет неумение авторов создавать по-настоящему “крутые” (в хорошем смысле слова) произведения “вялостью повествовательной литературы”. В первую очередь это касается авторов, пытающихся писать рассказы. А вообще-то, вспомним лучшие творения, помещаемые А.Хичкоком в свои сборники. Станет ясно, что мы имели в виду. Кажется, что эра добротного рассказа на криминальную тему еще впереди. Дай Бог.
“Воры завсегда хитрее сторожей были”, - говаривал кладбищенский вор в рассказе А.Чехова. Действительно, и в наши дни полки сыщиков ищут (и далеко не всегда находят) взводы воров. Впрочем, это во многом зависит от того как построят свои сюжеты писатели и каковы в их книгах сыщики и воры. И здесь мы уже уходим от литературы в игру. Потому что достаточно часто книжные преступления во многом разнятся от настоящих.
Действительно, из чего складывается произведение? Правильно, из сюжета. Детективные книги, когда не хотят произносить зарубежное слово, называют остросюжетными произведениями — простенько и со вкусом. А вот с сюжетом не всегда все бывает гладко. Ведь в основе его должна лежать тайна, органически связанная со всеми другими компонентами произведения. А это-то очень непросто. Когда человек берется за книгу, а ума, знаний, опыта не хватает, рождается плоская банальная ситуация, выдаваемая за сюжет. Никогда не задавались вопросом, почему у нас так много “записок” (следователей, судей, адвокатов)? Почему некоторые писатели прибегают к “тетрадям, найденным в…”, “рукописям, обнаруженным в…” и т. п.? Отсутствие четкого, не побоимся сказать, до деталей продуманного сюжета, пытаются прикрыть бесхитростным рассказом участника события: “утром мне позвонили…”, “я запросил…”, “эксперт сказал…”.
Повествование тянется и тянется, а читателя клонит ко сну… Алексей Толстой как-то заметил, что “сюжет — это счастливое открытие, находка…” Видимо, это счастливое открытие и озарило Виктора Смирнова, когда он работал над романом “Тревожный месяц вересень…”. И до того Виктор Смирнов кое-что сделал в литературе. Публиковались его повести “Тринадцатый рейс”, “Ночной мотоциклист”…
В них действовал следователь Чернов, производящий все необходимые для следователя действия и в конце концов обнаруживавший преступников. Все это было достаточно заурядно и повседневно. И лишь “Тревожный месяц вересень” с ярко выписанными героями, с четко продуманной сюжетной линией, в которой, кстати, нашлось место и любви, заставил многих заговорить об авторе. На наш взгляд “Тревожный месяц вересень”, написанный в 1972 году, и по сей день является одним из лучших произведений отечественной остросюжетной прозы. О хороших сюжетных построениях можно говорить, и читая изданные романы Аркадия Адамова, и вещи бр. Вайнеров, и книги недавно ушедшего от нас Николая Леонова. Тем не менее, как сказал 40 лет назад известный писатель Николай Томан, “…искусством сюжета мы, авторы приключенческих произведений, владеем далеко еще не в достаточной мере. Разговоры же о том, что во многих слабых антихудожественных произведениях есть будто бы “лихо закрученный сюжет”, свидетельствуют лишь о непонимании самого существа сюжета…”
Сказано давно, а актуально и по сей день.
Говоря о сюжете, точнее, об остром сюжете, нельзя не сказать о том, что разрабатывая композицию произведения, автор (не его герои) должен быть умнее, хитроумнее, изобретательнее читателя. Произведение нельзя назвать детективом, если читатель с первой страницы начинает угадывать все последующие ходы долговременной операции, и совсем плохо, если читающий подсказывает автору, что делать в том или ином случае. Движение сюжета должно быть неожиданным, непредсказуемым и в то же время “привязанным к реалиям времени, в котором проходит действие…”. В одном из романов действие раскручивается вокруг сгоревшего дома и обнаруженного там трупа хозяина. По ходу следствия обнаруживается ряд личностей, вполне способных совершить данное преступление. В конце концов выясняется, что “преступник” — метеорит, поразивший хозяина в лоб и поджегший дом. Имеет ли право на существование такой сюжет в детективной литературе? Мы считаем, что нет — его скорее следовало бы отнести к области фантастики или мистики.
А вот другой пример. В неожиданной для Л.Словина повести “Время дождей” автор держит читателя в неведении до последней страницы. Сюжет повести многопланов, география велика, героев множество. Убийство владельца редкой иконы и ее исчезновение порождает множество подозрений. В маленькой гостинице собираются разные люди, каждый из которых может совершить убийство. Не довольствуясь этим, автор посылает на место происшествия еще одно подозрительное лицо… В самом конце выясняется, что в деле замешан некто “Спрут”, но и его не могут найти — кто же заподозрит в разговорчивом старичке — администраторе гостиницы “Холм” главного злодея?
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.