В крымском подполье - [6]

— Считают, что с твоим здоровьем тебя в Севастополь посылать нельзя.

— Опять мое здоровье! — Я рассердился. — Вот несчастье! Во всем оно стало мне помехой. Понимаешь, как это тяжело.

— Конечно, понимаю. Оставлять родные места врагу разве не тяжело?.. Помнишь, когда мы отправляли одних детей неизвестно куда, как мы переживали! Но прошлой ночью, когда сказали, что мне самой нужно уезжать, мне было еще тяжелее… — Она разрыдалась.

— Знаешь, — сказал я жене, когда немного успокоился, — я от тебя никогда ничего не скрывал. В партизаны мы с тобой, конечно, не годимся, но здесь остаются товарищи и для подпольной работы, а у меня в этом деле большой опыт…

— И что же ты думаешь делать? — насторожилась она.

— Я решил остаться с подпольщиками.

Жена задумалась.

— Я понимаю, в подполье тебя трудно заменить, но ты же можешь в любой момент ослепнуть.

— Случиться, конечно, все может. Но ведь война.

— А что делать мне?

— Ты еврейка и поэтому не можешь остаться со мной. Поезжай к ребятам, ведь они одни. И в тылу тоже нужны люди.

В конце концов так и договорились.

Я пошел в обком партии и выразил желание остаться в Крыму на подпольной работе. Секретарь областного комитета Владимир Семенович моему предложению явно удивился:

— Товарищ Козлов, да вы же только что из больницы! У вас с глазами очень плохо. Да и вообще здоровье… Мы вас для эвакуации наметили.

Я понял, что и секретарь считает меня, старика, инвалида второй группы, уже непригодным для такой работы, и это меня больно задело. Последнее время я только и слышал: «Вам… с вашим здоровьем…»

— Владимир Семенович, я полжизни провел в подполье — в царском и белом. Если хотите знать, именно мой возраст и болезнь помогут мне замаскироваться лучше, чем человеку молодому и здоровому… Кроме того, на каторге я изучил немецкий язык, а в 1914 году, когда мне удалось бежать из сибирской ссылки, я попал в Германию, несколько месяцев прожил там и познакомился с немецкими нравами и порядками. В 1918 году я столкнулся с немецкими оккупантами на Украине уже на подпольной работе, а в 1919 году, во время деникинщины, был секретарем Харьковского губернского подпольного комитета партии. Видите, мне больше чем любому другому подходит работа в немецком тылу.

И обком партии решил мою просьбу удовлетворить.

* * *

Предстоящая работа захватила меня целиком. Я вспоминал организационное построение подпольной организации, методы нашей работы в царской России, во время гражданской войны и интервенции. Подбор людей, клички, конспиративные квартиры, пароли, подделки документов, устройство подпольной типографии и ее маскировка, распространение листовок среди населения и солдат вражеских армий, диверсионные акты. «Самое страшное, — думал я, — это проникновение в подпольную организацию шпионов и провокаторов. Хамелеонов окажется немало. „Враг коварен и хитер“, предупреждает Сталин. Нужно не забывать это, чтобы перехитрить врага. Недаром мы прошли тяжелый, длинный путь борьбы с многочисленными врагами».

Законспирироваться необходимо было задолго до возможного прихода немцев. В Симферополе меня слишком многие знали в лицо, вот почему я решил переходить на нелегальное положение в Керчи. Я получил фиктивный паспорт на имя Вагина, запасся на всякий случай справкой из тюрьмы. В Симферополе же было известно, что я эвакуируюсь вместе с женой к детям в Среднюю Азию.

В последние дни беспокоила меня мысль, которую я стеснялся высказать жене. Ясно представляя себе всю опасность работы в фашистском тылу и тяжело переживая разлуку с семьей, я хотел чем-то закрепить нашу долголетнюю, дружную и хорошую жизнь.

«Надо мне с женой, наконец, зарегистрироваться в загсе, — подумал я, — а то шестнадцать лет живем и до сих пор времени для этого не нашли. Но как сказать об этом жене? Если сказать, что это необходимо для оформления получаемой мною персональной пенсии в случае моей гибели, она встревожится и обидится. Подумает, что к смерти готовлюсь. Сказать просто — как-то смешно».

Ломал, ломал я голову и неожиданно для самого себя выпалил:

— Знаешь что, Циля? Давай поженимся.

— А разве мы с тобой не женаты? — смеясь, спросила она.

— Нет, давай в загсе, по всем правилам, как полагается. А то уедешь в Среднюю Азию, вдруг еще замуж выйдешь… Чем я потом докажу, что ты моя жена?

Я говорил в шутливом тоне, но жена, пристально посмотрев на меня, угадала мои мысли.

— Ну что ж, жениться так жениться. Пойдем в загс, — сказала она просто.

Я облегченно вздохнул.

Мы тут же пошли в загс, зарегистрировались, достали бутылку хорошего вина и вечером вдвоем отпраздновали нашу свадьбу. Из предосторожности гостей приглашать не стали.

На другой день рано утром мы на легковой машине выехали в Керчь. Было пасмурно, моросил дождь. По дороге мы обгоняли стада коров и овец. Грузовики везли заводское оборудование. Вереницами шли тракторы, комбайны. Крым усиленно эвакуировался.

Часто попадались окопы, противотанковые рвы. На полях стояли замаскированные самолеты, в садах и в лесу располагались воинские части.

Темнело, когда мы подъехали к Керченскому горкому партии, находившемуся в красивом двухэтажном доме на берегу пролива.