В кругу семьи. Смерть Иезавели - [8]

– Да, вкалываю, к великому неудовольствию деда.

– Не понимаю, почему ты там сидишь, если это не нравится деду, да и тебе, видимо, тоже.

Клэр несколько напряглась.

– Видишь ли, Стивен, творческий человек должен как-то реализовываться. Конечно, журналистика – это не литература, и меня тошнит от этой газетной суеты, репортажей и всего прочего, но я считаю своим долгом делать все, чтобы повысить качество печатного слова. Может, я и не слишком преуспела, но по крайней мере стараюсь как могу.

И она со смехом добавила, что раз дед не дает ей ни шиллинга, приходится зарабатывать самой, что, кстати, спасает ее от Женского армейского корпуса.

– Что там насчет шиллингов? – спросил сэр Ричард, входя в дом с террасы, обращенной к реке.

– Я просто говорила, что раз ты не даешь мне ни шиллинга, дорогой, мне приходится писать репортажи про убийства и расспрашивать уличных активистов, сколько денег они насобирали в Фонд английских истребителей, и все такое прочее. Посмотри, дедушка, Стивен приехал. Стивен, а вот и Белла с Элен.

– Самое время выпить хереса, – заявил сэр Ричард с простодушной гордостью человека, который в 1944 году все еще мог предложить гостям амонтильядо. – Я послал Эдварда за бутылкой. Нет смысла ждать, пока притащится эта старая карга, которая сейчас у нас служит, и потом надо же дать мальчику какое-то занятие, чтобы он не копался в себе. Он один ездил в город, представляешь, Стивен? И вернулся оттуда напичканный новым вздором, говорит, что если поднимет взгляд, то обязательно уронит то, что у него в руках, да еще впадет в транс или еще в какую-нибудь хворь.

Распахнув дверь в гостиную, он пропустил вперед Беллу и женщин.

Там на портрете Серафиты висел, покосившись, венок из роз, и на него, не отрываясь, смотрел Эдвард, а у его ног валялся серебряный поднос и разбитые стаканы.

Глава 3

Все столпились у входа в гостиную и ошеломленно воззрились на Эдварда, который подошел к столу и, взяв графин с хересом, поднес к свету, чтобы убедиться, что он полный, после чего поставил его на стол и сел в кресло. Увидев сэра Ричарда, неуверенно входившего в гостиную, молодой человек вполне вменяемо произнес:

– Дедушка, я принес тебе херес.

Белла стала подавать оживленные мимические знаки типа «тише, тише» – «ничего ему не говорите» – «оставьте это мне».

– Что с тобой, Белла? – спросил Эдвард, изумленно заморгав.

Как и все остальные родственники, он называл бабку по имени.

Пета опустилась на колени, чтобы собрать осколки.

– Она не хочет, чтобы мы говорили тебе о том, что ты только что отключился, дорогой.

Эдвард прямо расцвел.

– Господи, да неужели?

Сжатые в кулаки руки расслабились, и пальцы свободно легли на ручки кресла. Белла опрометью бросилась к нему.

– Мой бедный мальчик! Как ты себя чувствуешь, милый? Не волнуйся и постарайся расслабиться.

Пальцы у Эдварда снова скрючились, он побелел и, посмотрев на бабку, вдруг потерял сознание и упал на паркетный пол. Отодвинув Беллу, Филип опустился на колени и взял Эдварда за вялое запястье.

– Кто-нибудь… Элен, принеси сюда мою сумку. Она на шкафу в нашей комнате. Тише, помолчите пока, – шикнул он на Беллу.

Все затихли, наблюдая, как он считает пульс.

– Ничего страшного, обычный обморок.

Когда Элен принесла черную кожаную сумку, Филип вынул оттуда пузырек, сделал Эдварду укол и стал мягко массировать его запястье подушечкой большого пальца. Сэр Ричард отвернулся и мрачно уставился в окно, словно не мог вынести вид распростертого на полу внука с закатившимися глазами и приоткрытым ртом. Что именно он испытывает – жалость или отвращение, – сказать было трудно. Наконец он резко скомандовал:

– Пета, Клэр, идите и принесите из буфетной стаканы. Наш гость не должен испытывать неудобства.

Тем не менее Стивен его испытывал и весьма остро. Однако Эдвард вскоре очнулся и, задав не слишком оригинальный вопрос о своем местонахождении, с отменным самообладанием воспринял известие, что он по-прежнему в гостиной свонсуотерского дома. Оказавшись в центре всеобщего внимания, он сообщил, что чувствует себя прекрасно и не прочь перекусить.

– И не помешало бы выпить стаканчик хереса, – добавил он.

– Ну, уж нет, – возразил Филип. – Какой может быть херес? Это просто глупо.

Но Эдвард упрямо закусил губу.

– Пусть мальчик немного выпьет, – прошептала Белла, опасаясь нового приступа. – Это не повредит, врачи говорят, ему лучше не перечить.

– Вздор, – отрезал Филип, ища взглядом кувшин с водой.

Наполнив из него шприц, он подошел к окну и тонкой дугой выпустил воду.

– Ой, простите, Бро, я вас чуть не окатил. Не знал, что вы здесь. – Попавшая на уступ вода моментально высохла на солнце. Филип вытер иглу. – Нет, Эдвард, после такого приступа алкоголь тебе противопоказан, так что молчи и не выступай! Белла просто разум потеряла, чтобы разрешать тебе такое.

Белла упрямо поджала красивые губы.

– В конце концов, это мой внук, Филип! Я его вырастила и все про него знаю! Ты ведь не специалист в этой области, правда? Ты же не психиатр. И представления не имеешь о психоанализе.

– Нет, конечно, – согласился Филип. – Я не австрийский еврей, с невероятными трудностями сбежавший от ужасов немецкого концлагеря, как же я могу разбираться в психопатиях? Но даже рядовой врач общей практики может иметь скромные представления об уместности алкоголя после потери сознания, и я не допущу, чтобы Эдвард пил. – Открыв сумку, он убрал шприц и, несколько смущенный своей резкостью, добавил: – Кстати, я привез деду адренол.