В кругу королев и фавориток - [9]

В следующий раз парижанам суждено было его увидеть только через двадцать лет.

Вечером взбешенный Генрих III узнал, что, его кузен нашел в Санлисе и лошадей, и друзей, и оттуда, не переводя дух, помчался в Вандом, где и нашел временное убежище.

На этот раз м-м де Сов едва не умерла от стыда. В течение нескольких дней она безвылазно пребывала в своих апартаментах, опасаясь гнева Екатерины Медичи. Но флорентийка обошлась без упреков, ограничившись лишь тем, что отныне смотрела на неудачницу с нескрываемым презрением.

И чтобы утешить себя, м-м де Сов стала любовницей герцога де Гиза.

Перебравшись на противоположный берег Луары, Генрих Наваррскнй почувствовал себя в безопасности и с облегчением вздохнул:

— Хвала Господу, который спас меня! — воскликнул он.

И тут же поспешил отречься от католической веры, в которую перешел накануне Варфоломеевской ночи исключительно ради спасения своей жизни.

Теперь же, совершив акт повторного отречения, он произнес полушутливым-полусерьезным тоном, «что сожалеет лишь о двух вещах, оставленных в Париже:

о мессе и о своей жене. Что касается первой, то он постарается без этого обойтись, а вот без второй не может, да и не хочет обходиться».

То был первый раз, когда он выразил беспокойство по поводу Маргариты.

Он написал ей письмо, в котором извинялся за то, что покинул Лувр, не попрощавшись с ней, и поручил сеньору Дюрасу поехать за женой.

Генрих III, который со дня побега Наваррца все никак не мог успокоиться, отказался отпустить сестру, говоря, что она является самым лучшим украшением его двора и что он не в силах расстаться с ней.

Фактически же он превратил ее в пленницу. Несчастная не имела права выйти из своей комнаты, у дверей которой день и ночь находилась стража, а все ее письма прочитывались.

В чем причина такого обращения? Официально Маргарита обвинялась в, организации побега своего мужа. В действительности же Генрих III подозревал Марго в том,, что она участвовала вместе с Наваррцем в заговоре в пользу их брата Франциска, герцога Алансонского, в которого сестра, Генрих хорошо это знал, была влюблена, и это опять и опять вызывало в нем жгучую ревность.

Предпочитал ли король Марго своим милашкам? Никто не смог бы ответить на этот вопрос. Даже он сам. Но в душе он безусловно хранил волнующее воспоминание о тех минутах, когда он был ее любовником, и потому не мог вынести, чтобы кто-то другой обладал ею.

На протяжении многих недель и даже месяцев он держал взаперти двадцатипятилетнюю молодую • женщину, не давая ей встречаться с мужчинами и принуждая ее к мучительному целомудрию, которое очень скоро привело ее в состояние полной потерянности.

Стараясь отвлечься мыслями от того, чего ей больше всего не хватало, она попробовала заняться поэзией, древней литературой и музыкой; но ни Ронсар, ни Овидий, ни Клеман Жанекэн не смогли заставить ее забыть о том, чего требовала природа. К концу третьего месяца режима воздержания она превратилась в настоящую тигрицу, лишенную самца. Пронзительное желание, сжигавшее ее плоть, временами доводило ее до болей в пояснице, до невозможности сдержать какой-то нечеловеческий крик.

«Без сомнения, на том месте, где у нее рос пушок, писал один современник, можно было при желании сварить яйцо, настолько там было горячо и даже жарко».

Впрочем, эта необычная мысль никому не пришла в голову. Да и осуществление ее не принесло бы ни малейшего облегчения несчастной королеве, которая буквально каталась по полу, охваченная приступами истерии.

Однажды на исходе сил Марго упала к ногам Генриха III и стала молить его о разрешении отправиться к своему мужу.

Король смотрел на нее, а в глазах его вспыхивали злые молнии:

— После того как король Наваррский снова стал гугенотом, — сказал он, — я не считаю разумным отпускать вас туда. То, что мы делаем, королева-мать и я, все это для вашего же блага. Я собираюсь начать войну с гугенотами и вырвать с корнем эту жалкую религию, которая причинила нам столько зла. И кто знает, не захотят ли они ценой вашей жизни нанести мне непоправимый удар за ту расправу, которую я собираюсь над ними учинить? Нет, вы ни за что туда не поедете.

Несмотря на неусыпное наблюдение, под которым находилась Маргарита, ей удалось переслать записочку герцогу Алансонскому и сообщить, в каком ужасном состоянии ее удерживают в Лувре. Герцог пришел от этого известия в сильное волнение и отправил Екатерине Медичи протестующее письмо.

Королева-мать тут же решила воспользоваться случаем. Она уже давно искала способ «нейтрализовать» Алансона. Теперь она подумала, что в обмен на свободу Маргариты ее мятежный сын покинет протестантов и откажется от противоборства с короной.

Она предложила Генриху III вступить с герцогом в переговоры при посредничестве Маргариты.

— Вы ведь знаете, как Франциск любит вашу сестру, — сказала она. — Она получит все, чего бы ни потребовала.

Это было именно то, чего не следовало говорить королю.

— Маргарита не выйдет отсюда, — ответил он сухо. Тогда Екатерина одна отправилась к герцогу Алансонскому. Но он категорически отказался вести какие бы то ни было переговоры, пока сестра его остается пленницей: