В кресле под яблоней - [8]

Да, на месте серебряной водонапорной башни, за которой Володя тоже присматривает, находился панский дом, похожий, судя по картинке, скорее на сарай с высокой тяжелой крышей. Был построен лет триста назад и сгорел в прошлую войну. Господин Е. Б. предлагал нашему

Юзику пятьдесят тысяч долларов – до дефолта – плюс дом в другом месте, если он согласится оставить так бездумно занятое им историческое место. Юзик не согласился.

Господин Е. Б., как и все мы, тоже когда-то был просто товарищем – бойким журналистом из молодежной газеты, деятельным, как Чичиков, и затейливо мечтательным, как Манилов. Он только под занавес советской власти сумел к ней адаптироваться. Универсальной формой приспособления как наиболее соответствующей типу его личности стал большевистский аврал во всех видах деятельности. Объектом приложения его незаурядной активности могло быть что угодно – от срочной организации комсомольской выставки до создания необычного пионерского лагеря. Лагерь, собравший знакомых и друзей “кролика”, проработал только месяц. Там мы с ним и познакомились. Армейский опыт начальника столовой – вершина моей жизненной карьеры – очень пригодился для должности завхоза. Одного месяца вполне хватило, чтобы уже больше никогда не иметь с господином Е. Б. никаких общих дел. Через несколько месяцев после этого мероприятия я столкнулся с бывшим своим начальником в конторе нашего колхоза. Е. Б. находился в состоянии очередного аврала, посвященного созданию красочной наглядной агитации. За это председатель помог оформить маленькую хатку в нашем сельсовете.

Хатка оказалась первой на том берегу, по прямой метров триста от моей. Говорят, при немцах хоронился в там у своей любовницы староста. Я еще помню ту носатую женщину со странной кличкой Попка и несколькими детьми от разных мужей. Так что место тоже историческое.

Правда, выкупить его желающих почему-то не находится.

Однорукий ледащий мужичонка – руку отхватило молотилкой – был при немцах рассудительно выбран мужиками на вроде бы совсем безобидную должность: в хозяйстве, мол, от него все равно никакого толку.

Принцип известный, так выбирали и в Учредительное собрание, так выбирают и в нынешние Думы. Вскорости Безрукий – кличка – подвел под расстрел самых основательных мужиков: посевную срывают. (Колхозы немцы распустили только через год: “О, коллектив! Гут, гут!”) В следующей партии должен был пойти на расстрел и мой дед.

Демократически избранного руководителя отправил на тот свет партизан из нашей деревни – Солодуха, по кличке Бык. Его жену с ребенком староста сдал немцам. Как ни ловчил, ни прятался Безрукий, все же от пули не ушел. Мама невольно оказалась свидетелем. Она как раз несла сдавать молоко – при любой власти от мужиков требуют одно и то же.

Поэтому они и не видят смысла ни в каких переменах.

Удивляет в этой истории не то, что старосту все-таки пристрелили, а то, как гнулись до последнего и заискивали перед вчерашним ничтожеством. В считанные месяцы всеми презираемый и бесполезный калека превратился в царя и бога. Заискивали, конечно, не перед ним, а перед властью. Заискивали так, как привыкли заискивать и до этого

– перед любой властью. Зачарованные ее магией, безропотно приняли свою судьбу сильные и молодые мужчины. Поворот был так резок, что они не успели его осознать. Воспитанные неторопливостью крестьянской жизни, они оказались не готовы к быстрым и точным решениям. Только один, Кузьма, когда их лениво вели на расстрел солдаты какой-то армейской части, находившейся на отдыхе, рванулся в сторону, где паслись кони. Солдаты не были карателями, дали бы убежать и остальным. Но отважился на это только один. Прячась за конями,

Кузьма проскользнул к реке, переплыл, добежал до Зыкова, переночевал в хате моего двоюродного деда, а потом – с помощью бутылки, которая постоянно приходит на помощь нашему человеку в трудную минуту, – на какое-то время уладил отношения с Безруким. Правда, вскоре испортил отношения с партизанами: уклонился от сталинской мобилизации. От партизан ушел, да попал к немцам – в отряды самообороны. Чтобы ни в кого не стрелять – вечная мечта мужика, – не получилось. Так и понесло по свету. Говорят, что недавно приезжал из Америки, посмотрел перед смертью на родную деревню. Больше всего его поразил

Минск – огромный современный город: “Мы ж там про вас ничего не знаем!” Но зато мы все знаем про них.

В начале перестройки господин Е. Б. сделал важное социальное открытие: мы можем хорошо жить, только демонстрируя себя миру. На том берегу, во владениях “Полифема”, развернулась в начале девяностых бурная стройка. В то время как на этом берегу остановилось даже строительство остро насущного детского сада и культурного комплекса.

Помню лето 1994-го, когда вся колхозная техника, в том числе и комбайны на полях, стояла без горючего, а юркий грузовичок то и дело сновал с одного берега на другой – в объезд десять километров, – бесперебойно доставляя камень, песок, цемент, плиты, черепицу, дерево – недостатка не было ни в чем.

Два Николая – Макович и Макась (имена строителей надо сохранить) – работали с утра до вечера, терпели все втыки и выволочки любящего показать свой нрав господина. А что делать? Тут все-таки живые деньги. Николаи только что вернулись из Норильска, куда уехали весной на заработки. Вроде чего-то заработали, но два месяца сидели, чтобы получить деньги хотя бы на билет обратно.