В краю Сорни-най - [70]
Всем известно, что значит нефть, когда планету сотрясают энергетический, топливный и другие кризисы. Нефть… Магическое слово двадцатого века! Идол, которому поклоняются на всех континентах! Где-то я читал, что нефть — «взрывчатое вещество международных отношений, истории».
Впрочем, значение нефти я понимал, конечно, весьма умозрительно. Я знал, что эта маслянистая жидкость играет немаловажную роль не только в эпоху войн и раздоров, но и в мирной, созидательной жизни. Но эта нефть казалась такой далекой, не имеющей ко мне непосредственного отношения, что принималась, как что-то условное, символическое.
И вот недавно эту «магическую» нефть я увидел воочию. Она плескалась перед глазами, расплываясь золотыми кольцами по котловану. Она была совсем не черной, а какой-то зеленовато-коричневой, с золотистой пеной. Она и на самом деле казалась золотой. Все, кто был у котлована, спотыкаясь и скользя, ловили ладонями теплые, вязкие кольца, мазали лица, смеялись, прыгали, как дети, целовались, плясали, поздравляли друг друга. Капли магической жидкости искрились и на моих ладонях. И все же я не знал, не понимал во всех нюансах, что такое Самотлор…
Передо мной стоял человек, творящий Самотлор, — буровик Сабит Ягафаров. И я решился:
— Что такое Самотлор?
— Большая нефть! — ответил отрывисто, залихватски, полушутя Сабит.
— Чем пахнет нефть? Я где-то читал, что запах нефти может сравниться с самыми тонкими духами.
— Чем пахнет нефть? — переспросил он. — Нефтью, наверное. А, впрочем…
Ягафаров осекся на полуслове, о чем-то задумавшись. Взгляд его черных глаз устремился в даль плеса Оби. Потом, вздохнув, он заговорил уже другим тоном:
— Болотом и тайгой пахнет нефть. Противными дождями и жгучими морозами. Слякотью и комариными укусами. Бездорожьем и человеческим потом… О! — воскликнул вдруг Сабит. — Человеческим потом пахнет нефть, а не духами. Дать больше нефти, пробурить больше скважин — стало быть, ускорить проходку, использовать каждую минутку для продвижения к нефтяному пласту. Сто тысяч метров проходки в год… Это теперь уже норма, к которой стремимся все мы…
Магнитофон записывает каждое слово моего давнего друга, рекордсмена глубокого бурения недр Шаима.
Помню 1964-й год. Шаимская нефть. Кондинская тайга. Могучие кедры, растущие на песчаных обрывах. Топкие болота с карликовыми сосенками. Комарье. Всегда спокойный, приветливый, с располагающей улыбкой на смуглом лице, широкоплечий приземистый богатырь, Сабит Ягафаров запомнился мне больше строителем, чем буровым мастером.
Все началось с Шаима — первого месторождения нефти Сибири, открытого геологами в 1960 году рядом с мансийской деревушкой с таким экзотическим названием. Таежная Конда, овеянная древними легендами манси, заговорила нефтяными фонтанами. Нефтяные фонтаны — новые легенды древней Югры. Новые и старые легенды фонтанируют в душе моей. И я не знаю, каким из них отдать предпочтение.
— А это что плывет? — шепчет старуха, вглядываясь узкими глазами в небо. — Как курк — большая злая птица. Она уносила в клюве красавиц из мансийских деревень… Сказки летают… Или это мне просто кажется? — любопытствует девяностопятилетняя мансийка.
— Что ты опять, старая, мелешь? — возмущается сухощавый, с реденькой рыжей бородкой мужчина. — Это вертолет. Я тебе показывал. Пора уже привыкать!
— Та птица была маленькой. А эта?
— Это вертолет «МИ-6». Он таскал трубы для нефтепровода Шаим — Тюмень, когда его строили. Помнишь, когда было много шуму? Теперь она у нефтяников…
— И зачем нужны эти трубы? Зачем над чистыми головами людей поднимать такое железо?!
— Наша шаимская нефть поплыла по этим трубам к самой Тюмени.
— Растут, что ли, эти птицы? В тот раз маленькая летала. С каждым днем все больше и больше становятся. Не займут ли все небо, не заслонят ли собою наше солнце?! И что будет на нашей земле?
— Город Урай будет. Вон уж он сегодня какой! Сколько за один год понастроили? Десятки тысяч людей собрались. Столько нет даже манси на земле! — объясняет старой матери вчерашний рыбак и охотник.
— А что-то ты, сынок, не стал приносить домой свежей рыбы? Как я соскучилась по нежному беличьему мясу! — вздыхает старуха, посасывая трубку, сделанную из старого охотничьего патрона.
— Не до белок нам теперь, не до рыбы. Новым людям показываю, как лучше провести трактора к точкам бурения. С вертолета-то они видят хорошо, а на земле иногда еще путаются. В болотах застревают трактора…
— А как зовут этих твоих новых людей?
— Нефтяниками!
— А, это о них теперь так много говорят, песни поют, сказывают легенды. И чем они заслужили такое внимание? Разве они следопыты-соболятники? Или могут покорить своей мудростью и силой самого медведя и устроить на радость всем веселый медвежий праздник, где оттачивается острие мудрых слов? А может быть, к их рукам плывут самые главные рыбы — осетры? Ведь когда рыбак держит в руках осетра с зубчатой спиною, кажется, что в его руках покоятся зубчатые скалы крыши земли — Урала. Как не запеть его руками сложенную песню, его руками сказанную сказку!
— Нет! Они по следу соболя не ходят, медведя не боятся, рыбу покупают в магазине, — смеется сын, удивляясь, как его мать не понимает, что новая жизнь пришла на древнюю землю манси и люди заняты новыми, тоже важными делами.
