В краю Сорни-най - [48]

Шрифт
Интервал

— Мы не можем вместе с ребятами ехать в школу, нам надо охотиться, ходить за нерпой, капканы ставить на песцов. Если уедем, кто тогда даст нам еду?

Старик даже и представить не мог, что дети одни, без родителей, будут жить где-то вдали от стойбища, от своих родных яранг…

…По стойбищу распространялись благоприятные для нас слухи.

— Там детей, говорят, будут кормить мясом и чаем поить с сахаром.

— Их там будут учить читать и писать, — рассказывала чукчанка толпе женщин…

Мы хотели было уже выезжать в следующие стойбища, как услыхали новость, поразившую нас. По всему побережью пошел разговор о том, что русские построили много больших домов, отберут чукотских детей и запрут их в деревянные дома, а потом придет пароход, возьмет их и навсегда увезет далеко-далеко от Чукотской земли.

…Многие охотники перестали ходить на охоту, опасаясь, что в их отсутствие понаедут русские. Ясно было, что на нашем пути встал шаман, который повел разрушительную работу. Надо было вступать в борьбу с ним.

Эта борьба представлялась нам очень сложным и тонким делом… Требовалось что-то противопоставить шаману. Но что — мы еще сами не знали…

Мы отложили поездку в другие селения. На вечер назначили общее собрание. Послушать новости явилось все население…

В результате нашей месячной поездки по чукотским ярангам было завербовано тридцать пять детей — мальчиков и девочек»[11].

А вот еще одна история. Ее рассказала мне Нина Васильевна Попова, учительница моих младших братишек и сестренок, одна из тысячи комсомолок революции, понесших в заснеженные чумы слово Ленина.

Семнадцатилетней девушкой появилась Нина Васильевна в таежной деревушке, затерявшейся среди дремучих и диких лесов. Вековые кедры, молчаливый снег, река, закованная льдом. Точно все в этом краю оледенело, оцепенело.

Но нет. Глаза ребятишек так пытливы! Они точно полноводные озера, искрятся, плещутся. В них столько удивления, вопросов! Но как донести до них самое сокровенное, свое заветное слово! Ведь по-русски они плохо понимают. А некоторые совсем не понимают. «Надо постичь их материнское слово!» — решает она. И, взяв школьную тетрадку, идет по избам, записывая звучные таежные слова.

И она находит общий язык не только с шустрыми ребятишками, словоохотливыми женщинами, сдержанными мужчинами, но даже и с язвительным и едким старичком, которого в деревушке по-прежнему называют шаманом.

Однажды ночью интернат опустел. Точно вьюга белая, разыгравшаяся в ту ночь, подняла детей с теплых постелей и увела их в белизну снегов, заметая за собой следы. Но как ни резвилась вьюга, а следы остались. Следы быстроногих оленей и легких, летящих нарт. На них и укатили дети. Родители, послушавшись шаманов, сговорились и увезли детей в тайгу, в тундру, в свои кочевья. А шаманы, подогреваемые недобитыми белогвардейцами, распространяли вздорные слухи: «Неспроста русские построили культбазы. Вдумайтесь, люди, в это название. Слово «куль» — по-мансийски «черт», злой дух подземелья. «Чертовой грамоте» научат детей северян, злая сила вселится в них. И они навечно потеряют облик манси, облик настоящего лесного человека… Не теряйте, люди, человеческий облик, не отдавайте детей в чертову базу…»

Одна метельная ночь — и школа пуста. Плодотворная и большая работа, проведенная еще первыми энтузиастами, казалось бы, начисто зачеркнута. Кто виноват? Какая вьюга разбушевалась в душах простых охотников, рыбаков, оленеводов? Одни ли камлания шаманов виноваты? А может быть, и учителя, пропагандисты, агитаторы допустили какую-то оплошность, взявшись слишком горячо за дело? Может, надо быть поосторожнее с лесными людьми? А может, огульное охаивание шаманской деятельности, вроде: «Шаманы врут, не верьте им!» дало только отрицательные результаты? Требовалось, наверно, противопоставить шаману что-то весомое. Но что?

На каждом шагу — вопросы.

Она решила с шаманом не ссориться. Оружием борьбы выбрала дружбу, добрую беседу, слово. Многого ли достигнешь огульным охаиванием шаманских игрищ, лозунговыми призывами? Почуяв дружелюбие, таежники стали даже приглашать ее на свои лесные игрища, полные тайны и загадки.

С удивлением она смотрит «медвежий праздник», стараясь понять его сущность. Что это? Шаманское действо или народное искусство?

…Снег, снег, снег… Неужели разыгралась вьюга? Не может быть: ведь светит теплое весеннее солнышко. Снег, снег, снег. Малицы белые, щеки белые, ресницы белые. По щекам струями текут слезы. Нет, это не слезы — это на лицах тает снег. Снежинки над домом, снежинки на поляне. Играют в снежки олени, собаки, люди. Играют в снежки седые, как ягель, старики и озорные, вертлявые малыши. Снег, снег, снег. Смех, смех, смех. Начало «медвежьего праздника».

А вечером все собираются в большом доме. Там вся деревня. Люди сидят на скамейках, расставленных вдоль стен, на деревянной кровати, на шкурах и циновках, постеленных на пол. В дальнем углу «священный стол». На красной скатерти, средь дорогого сукна и шелка, «сидит» медвежья голова. В ушах у нее — серьги с «драгоценными» камнями, на груди — бисер, на лбу — разноцветные ленты. Перед «древним посланником неба» стоит рюмка. Старинная она, позолоченная. И бутылка спирту.


Еще от автора Юван Николаевич Шесталов
Красная легенда на белом снегу

Повесть о драматических событиях, связанных с борьбой народа манси за Советскую власть.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Рекомендуем почитать
Ахматова и Раневская. Загадочная дружба

50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.


Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.


В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.