В краю родном - [4]

Молча выслушал мой рассказ отец и сказал мне слова, которые я запомнил навсегда: «Я не буду бранить тебя, сынок, что ты не принес сегодня дичи. Запомни: только сегодня ты стал настоящим охотником, потому что природа открыла тебе одну из своих тайн и у тебя хватило выдержки и терпения, чтобы узнать ее до конца. Ты видел до сих пор, что в мире птиц и зверей царит вражда. Но ты узнал и другое: перед силами зла забываются взаимные обиды и распри. И тогда зло отступает. Запомни этот урок, сынок».

Зураб закончил свой рассказ и бросил недокуренную цигарку за борт куласа. Искры падали на воду и с сердитым шипением гасли. Солнце уже скрылось за камышами, и все вокруг подернулось мутной пеленой. Налетел ветерок, заколыхал полотнище паруса и снова затих. Мы сидели молча, погруженные в мысли, навеянные рассказом Зураба. Проток делал крутой изгиб вправо. И когда наш кулас скользнул мимо песчаной отмели, Зураб вдруг вскинул ружье и выстрелил. Грязный серый комок с шумом упал на воду.

Василий встрепенулся и, быстро загребая веслом, хотел повернуть кулас к убитой птице. Но Зураб остановил его:

— Пусть шайтан его берет. Баклан — не птица, баклан — это враг, его надо уничтожать!

Впереди, в быстро сгущающихся сумерках, замигали огни. Зураб встрепенулся и весело проговорил:

— Вот и Контрольная, тут ночевать будем, чай варить будем!

Василий свернул парус, вынул из гнезда мачту и энергично налег на весла. Скоро нос нашего куласа уткнулся в песчаную отмель, и набежавшие на берег волны с шумом покатились вниз, увлекая за собой мелкую гальку и ракушки.

Зураб и Василий принялись хлопотать на берегу, устраивая охотничий стан, а я пошел вперед, навстречу огням и рокоту трактора. Невод, дугой описав реку, подходил к берегу. Мокрый канат, наматываемый валом трактора, натянулся и звенел, как струна. Рыбачки — это были девушки знаменитой на Каспии рыболовецкой бригады — хлопотали у невода. В непромокаемых кожаных костюмах они стояли по пояс в воде и быстро перебирали сеть. Вдали, на самой середине реки, колыхался одинокий огонек. Это одна из рыбачек на небольшой лодке расправляла мотню невода, чтобы в ней уместился весь улов, каким бы большим он ни был.

Работа шла на редкость дружно. Тракторист, высокий вихрастый паренек, кричал: «Эй, эй, девчата, пошевеливайтесь!», и те отвечали ему задорным разноголосым хором. От берега, немного ниже тони, отчалил баркас с неводником, на котором неясно вырисовывались фигуры людей. Это отправлялась заметывать невод другая бригада. Горели огни на приемке, из трубы тоневой кухни валил густой дым — там готовили ужин для ночной смены.

К девушкам подошел бригадир, пожилой рыбак в брезентовом плаще и кожаной зюйдвестке. Наступал самый ответственный момент в работе — к берегу подходила мотня, полная трепещущей серебристой рыбы. Движения девушек убыстрились, голоса стали отрывистыми. Но вот, наконец, нижняя подбора, то есть нижняя кромка невода, которая шла по дну реки, оказалась на берегу. Разбушевавшаяся рыба подняла тучи брызг, но теперь она была в прочной западне. Вихрастый тракторист выключил мотор и побежал к лодке. Скоро он подогнал ее к неводу и, вооружившись зюзьгой — большим сетчатым сачком — стал выливать рыбу в лодку.

Девушки со смехом подгоняли его. Вот одна из них выхватила из рыбной гущи большого леща и бросила в ноги трактористу. Тот испуганно шарахнулся и чуть не вылетел из лодки. Взрыв хохота был ему наградой за неловкость.

Я смотрел на молодых людей, весело, с задором делающих свое трудное дело, и мне вспомнился рассказ старого Зураба. Этим людям, думал я, не страшны никакие силы зла, для них вечно будут сиять радость и счастье жизни!

Теплая летняя ночь мягко распростерла над землей свои крылья. Глухие всплески воды, говор и смех людей неслись вниз по реке и гасли далеко-далеко, где обласканная ночною прохладой мерно вздымалась грудь Каспия.