В краю лесов - [4]

— Пока это мой секрет. Отдай волосы, и я тебе его открою.

— Не отдам, пока не узнаю правду. Это миссис Чармонд? Парикмахер понизил голос:

— Ну… да, она. Вы в церкви сидели почти что рядом, и она заметила, что у тебя волосы точь-в-точь как у нее. Вот ей и взбрело на ум купить их. Но она наденет шиньон не раньше, чем окажется за границей, а там никто не заметит перемены. Мне поручено сделать шиньон. Я бы не потащился на край света, если б меня не послала такая важная особа. Теперь учти, что она откажется от моих услуг, если узнает, что я выболтал ее тайну. Поклянись, что ты ничего никому не скажешь. Иначе мне несдобровать.

— Я и не собираюсь ничего говорить, — сухо ответила Марти. — Но мои волосы принадлежат мне, и я с ними ни за что не расстанусь.

— Я тебе все рассказал, а ты мне отказываешь. Это нечестно! воскликнул уязвленный парикмахер. — Рассуди, Марти, ты с ней в одном приходе, ты живешь в доме, которым она владеет, твой отец болен, и ему не захочется покидать эти стены. Тебе бы следовало ее уважить. Я говорю это как друг. Я ведь не требую ответа сейчас же. Завтра по дороге на рынок загляни ко мне. Когда ты все хорошенько обдумаешь, ты без колебаний отдашь то, что мне нужно.

— Мне вам нечего больше сказать, — прежним тоном ответила девушка.

Парикмахер понял, что дальше убеждать ее словами бесполезно.

— Я знаю, что на тебя можно положиться, — сказал он. — Я оставлю здесь эти соверены для красоты, чтобы ты могла на них как следует полюбоваться. Завтра ты принесешь мне свои волосы или вернешь золотые. — Он поставил монеты ребром за рамку небольшого зеркала. — Хочу надеяться, что ты принесешь волосы — так будет лучше и для тебя и для меня. Я и сам думаю, что она могла бы обойтись без твоей помощи, да уж раз она вбила себе это в голову, то приходится ей потакать. Если ты вздумаешь срезать их сама, то постарайся не перепутать пряди. Вот как это делается…

— Я не буду, — ответила она кратко и безразлично. — Я сама хочу быть красивой. Даме нужны мои волосы, чтобы привлечь нового поклонника. Говорят, она разбила немало сердец.

— Боже, удивительно, как ты догадлива, Марти, — сказал парикмахер. Знающие люди говорят, что у нее и вправду есть на примете один иностранный джентльмен. Как бы то ни было, помни мою просьбу.

— Пусть завлекает любовников без моей помощи.

Перкомб, стоявший уже в дверях, вернулся, положил свою трость на подставку для гроба и взглянул прямо в лицо девушки.

— Марти Саут, — сказал он нарочито отчетливо, — у тебя у самой есть любовник, поэтому ты не хочешь расставаться с волосами!

Она покраснела, но это был тот румянец, который только подчеркивает красоту. Натянув желтую кожаную рукавицу на левую руку, в правую она взяла секач, повернулась спиной к посетителю и вновь упрямо углубилась в работу. Некоторое время он смотрел на нее; затем пошел к дверям и, еще раз оглянувшись, переступил порог.

Несколько минут Марти продолжала работать, затем решительно отложила секач, встала и направилась к двери в глубине комнаты, за которой открывались добела выскобленные ступеньки. Поднявшись по лестнице, она на цыпочках приблизилась к двери спальни и, не открывая ее, спросила:

— Отец, тебе ничего не надо?

Слабый голос ответил, что ничего не надо, и добавил:

— Если бы не это дерево, я к утру был бы совсем здоров!

— Опять дерево — вечно это дерево! Успокойся, отец! Ты же знаешь, что оно не может тебе повредить.

— С кем ты там разговаривала?

— Заходил человек из Шертона — ничего важного, — заверила она старика. — Отец, — продолжала она, — может миссис Чармонд выгнать нас из дому, если захочет?

— Выгнать? Нет. Никто не может выгнать нас, пока моя бедная душа не расстанется с телом. Я арендовал дом пожизненно, как и Джон Уинтерборн. Дом перейдет к ней, когда я умру, не раньше. — Голос старика прозвучал разумно и внятно. — Пока меня не убьет это дерево, — продолжал он плаксиво.

— Полно, ты ведь знаешь, что это чепуха. — Она не стала продолжать разговор и спустилась по лестнице вниз. — В таком случае слава богу, сказала она себе. — Мое у меня и останется.

ГЛАВА III

Дом за домом огни деревушки гасли, и вот в темноте их осталось всего два. Один из них светился в большом доме на склоне холма — о нем мы пока умолчим, — другой в окне Марти Саут. Однако, когда часы пробили десять, она встала и задернула окно плотной холщовой занавеской. Тогда снаружи показалось, что свет погас и в ее доме. Только дверь у нее, как и у многих соседей, оставалась приоткрытой из-за дыма, наполнявшего комнату, но, чтобы свет не падал на улицу, она занавесила холстиной и дверь. Марти была из тех, кто предпочитает скрывать от соседей трудности, и не хотела показывать, что ей приходится засиживаться допоздна; лишь по невнятному треску ветвей случайный прохожий мог догадаться, что в этом доме не спят.

Пробило одиннадцать, двенадцать, потом час; груда кровельного прута росла, увеличивалась и куча обрезков. Наконец свет на холме погас, а она все работала. Ночь за окном стала еще холодней, девушка стала зябнуть и, чтобы спастись от ветра, отгородилась от двери большим голубым зонтиком. Два соверена выглядывали из-за рамочки зеркала, словно пара подстерегающих желтых глаз. Переводя дыхание, Марти на мгновение отрывалась от работы и задерживалась взглядом на монетах, но тут же отводила глаза и касалась пальцами прядей, словно желая удостовериться, что они целы и невредимы. Когда пробило три, она встала и присоединила последнюю вязанку к тем, что уже были сложены у стены.