В конце пути - [50]

Тем не менее, претензии к моральному облику холостяков высказал и женсовет «точки». Многие «офицерши» были недовольны тем, что их мужья по вечерам после службы частенько идут не домой, а задерживаются у холостяков, чтобы «раздавить» там припасенный заранее «пузырь». Холостяки сами почти не пили, но, что называется, помещение предоставляли «страждущим». Женщин возмущал даже не столько сам факт пьянки, а то, что их благоверные одновременно глазеют на те самые фотографии и репродукции. Председатель женсовета, жена командира стартовой батареи капитана Сивкова не раз пыталась посетить «логово разврата», но ей холостяки вежливо, но твердо давали «от ворот поворот». В конце концов она обратилась к Анне и призвала ее во главе делегации женщин провести соответствующую ревизию. Анна сначала отнекивалась, но и в ней, в конце концов возобладала естественная женская слабость – любопытство. Жене командира холостяки отказать не посмели, только попросили полчаса на наведение мало-мальского порядка. За это время они поснимали наиболее «откровенные» снимки. Так что потом, когда Ратников поинтересовался у Анны результатами их «рейда», жена лишь пожала плечами – она ожидала куда большего. На вопрос мужа:

– Как и эта голая девка, что у них над дверью висит, тебя не смутила?

Анна загадочно улыбнулась и ответила:

– Кого как, некоторых даже очень. Колодина как змея шипела, что все это сорвать надо. Она видимо думала, что это я срывать должна, или тебя заставить. Дура орастая. А тебе не кажется, что эта самая купальщица очень даже красивая?

– Но все-таки… она же голая, – не совсем уверенно возразил Ратников.

– Нет, ты ответь, как ты ее находишь, ведь не один раз видел, наверное? – не то с усмешкой, не то с упреком спрашивала Анна.

– Ну, не знаю, – смутился Ратников, боясь не угадать нужного ответа и разозлить жену.

– Как выдрессировала я тебя, товарищ подполковник, – засмеялась Анна. – Не бойся, не буду я тебя ревновать к картине. Она тебе никого не напоминает?

И тут только до Ратникова дошло:

– Ба, вот я дурак-то, думаю, что ты меня пытаешь, а ты вот о чем… Действительно на тебя очень похожа… лет десять назад. Твою голову к той девке приставить, и почти одна к одной.

– Десять лет, говоришь? А сейчас, что совсем, значит, старая развалина стала? – уже нарочито строго, но со смешливыми глазами спрашивала Анна.

– Ну что ты, нет… только уже другая стала, больше на тех, что Рубенс рисовал похожа, – нашел как «извернуться» Ратников.

«Ревизия» женсовета не дала результатов. Анна не поддержала криков «порвать похабщину», да и председательница Сивкова, после осмотра оказалась настроена не столь решительно, видимо от того, что особого безобразия и сама не увидела, а скорее всего от привычки делать то, что хочет командирша. А Анна «добро» на бабью травлю холостяков не дала. Вообще приходящие в дивизион молодые офицеры становились за редким исключением все более «раскованные». Разве мог Ратников в свои лейтенантские годы позволить себе такое, или его ровесники кто холостяковал на «точках». Тогда многие молодые лейтенанты выпускали «пар» через ставшие со временем легендарными пьяные кутежи, что считалось почти нормальным явлением и не особо возбранялось начальством, если не влекло за собой негативных последствий. А что еще оставалось? «Порнография», даже в виде репродукций с произведений искусства преследовалось строже, не говоря уж о каком либо инакомыслии, даже самом безобидном.

– Что тут у вас творится, почему такой бедлам? – спокойно задал вопрос Ратников.

– Да так… поговорили, – неопределенно ответил Малышев.

Гусятников, не меняя позы, безмолвно то ли спал, то ли обозревал потолок.

– Вы бы хоть раз в неделю убирались, что ли? – Ратников осуждающе покачал головой.

Холостяки были молоды, но не так, что бы очень. Владимиру Гусятникову шел 26-й год, Николаю Малышеву на два года меньше. Впрочем, в этой квартире не было деления по старшинству. Даже «студент» Рябинин довольно легко вошел в доверие к холостякам-старожилам.

– Зачем к вам комбат приходил? – продолжал допытываться Ратников.

– Хотел, чтобы мы с ним вместе завтра в казарму на подъем пошли, – по-прежнему отвечал один Малышев.

– Зачем, сам что ли не справиться? – не понял Ратников.

Ответа не последовало, повисло неловкое молчание. Ратников мысленно «махнул рукой» – все равно от них ничего не добьешься – повернулся, собираясь уходить.

– Товарищ подполковник! Разрешите обратиться! – строго по уставу, но, тем не менее, лежа на кровати, открыв полностью глаза, громко и внятно произнес Гусятников.

– Валяй, – как бы подчеркнул несерьезность обращения к старшему начальнику из такого положения Ратников.

Но старший лейтенант не обратил внимания на иронию.

– По каким критериям определяется выдвижение офицеров на вышестоящие должности? – с места в карьер начал Владимир и резко вскинувшись, сел на кровати…

21

Владимир Гусятников происходил из рядовой рабочей семьи города Дзержинска Горьковской области. В школе успевал в основном между «три» и «четыре», хотя учителя физики и математики упорно пытались внушить его матери, швеи из ателье, что он очень способный и потому его нужно заставить регулярно заниматься. Но, ни мать, ни отец, рабочий одного из многочисленных предприятий города химиков, не вняли этим советам. Впрочем, строго судить их за это вряд ли можно. Оба уставали, особенно отец на своем вредном для здоровья производстве, жили тесно, к тому же в семье имелся еще один ребенок, младший брат Володи, страдающий врожденным пороком сердца. В общем, аттестат Володя получил неважный, что и позволило военкоматовским работникам уговорить его поступить в военное училище. А учиться он очень хотел, сам чувствовал, что в школе «работал» на заниженной мощности. Он, конечно, мечтал не о военном училище, а о престижном институте, но отлично понимал, что имея троечный аттестат, в хороший гражданский ВУЗ можно поступить только имея блат, или возможность нанять хороших репетиторов. Ни того, ни другого у парня из глубинки не было, и он стал курсантом Горьковского Высшего зенитно-ракетного училища. Именно в училище у него, наконец, «прорезались» его способности к точным наукам. На 3-м курсе Владимир пришел к выводу, что ошибся в выборе профессии: ему стало тесно в рамках училищной программы, он тяготел к более фундаментальным знаниям. За полтора года остававшиеся до получения офицерских погон, Гусятников сделал несколько попыток уйти из училища: писал рапорта по команде, заваливал экзамены, грубил командирам, и, что вообще невиданно для военных учебных заведений – пропускал лекции и самоподготовки.