В колхозной деревне - [8]

Утром и днем диктор московского радио несколько раз передавал постановление сентябрьского Пленума ЦК, а вечером пароход привез из города номера областной газеты с напечатанным в ней полным текстом решений.

«…Сила и непобедимость нашей партии — в её кровной и неразрывной связи с народом», — говорится в Уставе партии. Вот и на этот раз то, что давно назревало и что наболело у людей, сомкнулось с тем, о чем думали вверху, в руководстве партии. И надо было видеть, как это, идущее снизу и сверху, встретилось в крепком рукопожатии на партийной конференции в обыкновенном сельском районе.

Точно полой водой прорвало плотину, один за другим стали записываться делегаты для выступления в прениях, заговорили горячо и страстно.

Попросил слова и Степан Тихонович. До этого он сидел в зале в одном из последних рядов таким, каким его привыкли видеть последнее время, — безучастно подперев кулаком голову. Когда ему попала газета, он вдруг весь так и встрепенулся, так и впился в газетный лист глазами, равнодушие с него как рукой сняло. Степан Тихонович читал, наморщив лоб и шевеля губами, в лице у него выступило что-то детское.

После этого он попросил слова. Он взошел по ступенькам дощатой трибуны, обвел глазами зал, и все вдруг узнали в нем того, прежнего Степана Тихоновича.

— Так это же, товарищи, — сказал он, — то, о чем мы сами думали, чего ждали. И после этого, — он повернулся к президиуму, — нам с вами, Павел Иванович, ну никак невозможно жить вместе.

— Что такое? — не сразу понял Неверов.

Зал насторожился. Стал слышен в раскрытые окна клуба шум удалявшегося в верховья реки парохода.

— Я говорю, — повысил голос Степан Тихонович, — что среднего вы уровня человек. А теперь у нас жизнь должна пойти вот на каком уровне! — И он поднял над притихшим залом зажатую в руке газету.

— Факты нужны, факты, — бросил из президиума реплику Молчанов.

На предыдущих конференциях и пленумах Неверов и Молчанов обычно всегда прибегали к репликам, когда им не нравилось чье-нибудь выступление и им нужно было рассеять невыгодное впечатление, которое оно могло произвести на слушателей, а заодно и сбить с тона оратора, смутить его, заставить растеряться. И нередко это им удавалось. Казалось, что и на этот раз реплика Молчанова сделала свое дело. На какое-то мгновение Степан Тихонович затосковал на трибуне и обвел глазами зал, как бы ища поддержки. Но тут вдруг раздался голос из глубины зала:

— Можно и факты…

Все оглянулись. В президиуме Неверов скрипнул стулом.

По проходу небыстрой походкой шел к трибуне Еремин. В руке у него, как у всех в этот день, была газета. В пути он разминулся со Степаном Тихоновичем, который поспешил уступить ему место на трибуне.

В фигуре и во всем внешнем облике Еремина не было ничего внушительного — смуглый, худощавый парень, — не то что у Молчанова, который имел прямо-таки величественную осанку. И голос у Еремина был ничем не замечательный — обыкновенный, с некоторой даже застенчивостью, тенорок. Услышав его, трудно было поверить, что Еремин командовал на фронте ротой.

Но опыт уже научил людей разбираться в том, что осанка и генеральские нотки в голосе — не самое главное в оценке качеств руководителя. Очень часто ведь неброские по внешности люди и оказываются талантливыми.

За это время в колхозах успели узнать и оценить Еремина. С ним можно было говорить откровенно, и он не прятался за чью-либо спину, когда к нему обращались за советом. У Еремина было свойство, которое больше всего ценят люди: он умел прямо смотреть в лицо фактам, и уши его не были заткнуты ватой. Он мог увлечься человеком. То откроет в районе интересного пчеловода, изобретателя высокопродуктивного улья. То заедет на полевой стан к трактористам и живет у них три, пять дней, пока не узнает всех и все их заботы. Или же после какого-нибудь совещания в районе поведет к себе на квартиру двух — трех председателей колхозов, агрономов и сидит с ними в разговоре, пока не начнется по станице предрассветная петушиная побудка.

Он был неравнодушен к людям. Вот почему так притих зал, когда увидели его на трибуне.

— Можно и факты, — повторил Еремин.

И своим негромким тенорком он рассказал конференции то, о-чем уже знают читатели. Закончил он так:

— Говорят, что товарищ Неверов любит район. Непонятно. Район любит, а людей — нет. Район — это не только местность. Это — люди. Вы думаете, о чем нам сегодня Цека говорит? О том, что наши люди все это могут сделать. В человека верить надо. — Еремин уже было пошел с трибуны, но задержался еще на ступеньке. — Верить надо!

Рассчитывали конференцию «закруглить» в два дня, но пришлось продлить еще на день — так много было желающих выступить. Говорили о том, как запустили в районе МТС. Как не поддерживали смелых людей. Жили, лишь бы отчитаться за очередную кампанию, а там, хоть трава не расти. Говорили, что попрежнему главным агрономом в районе — дождь.

Может быть, до этого за всю жизнь не пришлось услышать столько крепких слов Неверову и Молчанову. И у каждого выходившего на трибуну была в руках газета. Зоотехник Устинов, и раньше никогда не боявшийся говорить то, что он думал, и поэтому немало претерпевший в районе, так прямо и назвал Неверова статистиком.