В капкане - [34]

Попал, будто в доску — никакого эффекта. Зато на отходе получил дюжими кулачищами в грудь.

Это были не самые приятные ощущения. Испытывать их повторно не было ни малейшего желания. Пока тяжелые руки культуриста возвращалась на место, Андрей снова прыгнул вперед и зарядил ботинком в пах, а правым прямым — в челюсть атлета. Какой-то из двух ударов, очевидно, прошел. Спасатель, замычав, согнулся…

* * *

Директор и главбух уезжали от Петровича в растрепанных чувствах. Имя преступника тот не назвал и ничего утешительного не сообщил.

— По-моему, старик испекся, — сказал директор, переключая скорость. — Посмотрел, что не тянет, как раньше, и опустил руки.

— Ему бы уж пора испечься — давно за семьдесят перевалило.

— А зачем тогда брался? Взялся за гуж — не говори, что не дюж.

— Он и не хотел браться, вы разве не помните? Мы его целый вечер уговаривали.

— Но ведь согласился же. Значит, должен выполнять обещание.

— А он ничего и не обещал.

— Ты спорить со мной, что ли, будешь?

— Не имею такой вредной привычки. Просто напоминаю, как все было.

— Хочешь сказать, что рассчитывать нам больше не на что?

— Скорее всего.

— А, может, он хитрит?

— А какой смысл?

— Да мало ли. К примеру, уехать собрался, отношения напоследок не хочет портить. Ему здесь не жить, так что без разницы, кто жулик.

— Я об этом как-то не подумал.

— Тут есть, кому думать. Мы тоже, знаешь ли, не лаптем шиты.

Директор вновь перепутал поговорки. Хотел сказать: «не лаптем щи хлебаем», а на языке вертелось: «не лыком шиты» — вышло наложение.

Происходило это оттого что фольклор из деревенского языка активно вытеснялся сериальными штампами. Одиннадцать телеканалов, которые сельчане могли смотреть днем и ночью, усердно пичкали наивных зрителей фразами типа: «разборка», «респект», «уважуха», «догадайся с трех раз», «по полной программе», «даже не думай» и т. д. Самобытный деревенский язык подменялся вездесущим словесным хламом. Директору подобная интервенция откровенно не нравилась, и он упорно ей противился. Правда, иногда путал поговорки. Напоминать их было некому.

Нажав на тормоз, он остановил машину посреди поля. Сидевшие на пашне вороны кинулись врассыпную. Ничего хорошего в своей жизни они от людей не видели. И вряд ли сегодня могло быть как-то иначе.

— Приспичило? — поинтересовался главбух.

— У тебя копия списка с собой? — вышел из кабины шеф и, подняв с дороги камень, ловко метнул его в птичью стаю.

Вороны каркнули, убедившись в собственной прозорливости.

— Того, что Петровичу отдали?

— Само собой, естественно.

— Да здесь, в портфеле. Достать?

— Вынимай. Старик свою работу сделал, теперь мы и без него разберемся.

— Это дальновидно, — согласился главбух, щелкнув замызганной пряжкой.

Глава 11

В кабинете Мошкина, кроме самого хозяина, находились: стол, шкаф, черный сейф, Полынцев и задержанный. Последний сидел на стуле, положив ногу на ногу, обняв колено закованными в браслеты руками.

— Просто захотел отдохнуть, — пояснял он цель своего отъезда. У нас прохладно, там жарко — почему бы не погреться.

Мошкин, вытянув под столом длинные ноги (от чего сидевший напротив Полынцев вынужденно поджал свои), выпускал изо рта колечки табачного дыма, метко пронзая их острыми вопросами.

— А почему побежал?

— Чтоб сюда не попасть.

— Почему был уверен, что попадешь?

— Потому что ученый. Уголовный кодекс постатейно штудировал.

— Практически?

— Да уж, не по бумажкам — натурально.

— Почему твой отъезд оказался столь срочным?

— Я давно собирался на Юг. Просто по времени совпало.

— С чем?

— С вашими делами.

— Странное совпадение, не так ли?

— Ничего странного.

— А в том, что ночью перестрелка на пляже была, тоже ничего странного?

— А что тут странного — обычная разборка.

— Я не то хотел сказать. В том, что ты выстрелов не слышал — ничего странного?

— Нет, естественно. Я по ночам сплю, как убитый, хоть из пушки пали.

— Интересно, почему ты на рабочем месте спишь, когда должен территорию охранять.

— Потому что я спасатель, а сторожем только подрабатываю.

— Это не оправдание.

Полынцев не вступал в беседу, молча попивая чай из потемневшей от заварки кружки.

Договор с Мошкиным был таков: один ведет первую часть допроса, пытаясь выяснить степень откровенности задержанного, другой — вторую, используя информацию, полученную от медсестры Нины. Градус правдивости пока равнялся нулю. Впрочем, было бы странно, если бы все убийцы кололись на первых вопросах. Сначала они, как правило, запираются, проверяют, что известно следствию, а уж потом… может быть… И то — не факт.

— Значит, говоришь, эти странности тебя не смущают? — перемешивая дым со словами, выдохнул Мошкин.

— Абсолютно.

— А то, что убитый старик оказался судимым?

Глаза спасателя тревожно забегали.

— Судимый?

— Совершенно верно.

— Ну, так что, — хмыкнул атлет, пытаясь скорчить безразличную мину. — Мало ли вокруг судимых? Теперь всех ко мне в друзья надо записывать?

— Не в друзья, а в сообщники, — уточнил Мошкин. Итак, что мы имеем. Странную глухоту — это, во-первых. Странную поспешность выезда — это, во-вторых. Побег от милиционера — это, в-третьих. И, наконец, странное совпадение криминального прошлого. Всего четыре пункта. Все случайны?