В канун Рагнарди - [8]

И злоба на этот мир. Плохой мир. Здесь все хуже, чем в родных краях, в землях Племени. Мало еды. И искать ее приходится все дольше. Нет рогатых — только маленькие и утонувшие. И мало еды для огня. Холод и голод, неразлучные злые духи. Всегда, когда приходит один, появляется и другой. Они терзают Хромого все сильнее, все беспощаднее. Чтобы победить их, надо искать еду — себе и огню. Надо надолго и далеко уходить. Но уходить нельзя, нельзя долго быть далеко от долины: Люди Звенящих Камней могут не найти.

Что будет, если придется встретить здесь еще не один восход? Уже сейчас Хромой — не Хромой, тень Хромого. Жалкая дрожащая тень с пустым животом, с ледяной водой вместо крови, с руками без силы. Как он будет убивать тех, кто придет, если пальцы сводит от холода и они не чувствуют, не распрямляются?

Как нанести удар, если суставы ломит тупая, надоедливая боль, если отсыревшее древко копья выскальзывает из непослушных ладоней? А чем станет Хромой к завтрашнему восходу? А к следующему?

Неважно. Потому, что думать об этом некогда. Потому, что думать некогда. Потому, что появились они.

Распластавшись за кустами невысокой густой травы, травы непривычно жесткой, с острыми режущими кромками, Хромой напряженно следил за тремя фигурками, пробирающимися сквозь туман, приближающимися.

Серые фигурки. Люди. Что-то странное, нелепое было в них, но причина этой нелепости скрадывалась расстоянием и туманом. Они двигались медленно, осторожно, цепью, как на облавной охоте. Как они появились? Только что в долине никого не было. Появились, будто это и не люди, а духи, клочья сгустившегося тумана. А может быть так и есть?

Их неторопливое, но угрожающее приближение так напоминало поведение загонщиков Племени Настоящих Людей, отвлекающих внимание пасущихся от подкрадывающихся с другой стороны убийц, что Хромой невольно приподнялся и завертел головой.

Так и есть.

Сзади еще двое. Гораздо ближе.

В том, что охотятся именно на него, Хромой не сомневался. Странный говорил: «Они тебя найдут». Значит, нашли. И теперь он убьет их всех. Одного за другим. Но последнего он будет убивать долго, очень долго, пока тот не расскажет ему, где они спрятали Кошку. Только увидев Кошку — живую, целую — Хромой разрешит ему смерть.

Он еще раз прикинул расстояние, отделяющее его от врагов, и перестал обращать внимание на первых трех. Далеко. Еще не опасно. Те, что подкрадывались сзади, быстро приближались, ловко укрываясь за поросшими травой кочками. И снова что-то нелепое, неестественное померещилось Хромому в этих фигурах. Потом. Сначала — убить.

Он медленно потащил из-за пояса маленькое тростниковое копьецо с каменным наконечником, не отрывая глаз от врагов нашарил лежавшую рядом палку. Палку, концы которой были стянуты жильной тетивой. Такую палку Странный учил называть «лук».

Больше всего Хромой боялся теперь, что ЭТИ могут испугаться и убежать, поэтому он прицелился в того, который был дальше. Тетива прогудела басовито, злорадно, больно хлестнула сжимающую лук руку. Копьецо с резким свистом метнулось над верхушками трав, и Хромой отчетливо услышал тупой удар каменного наконечника в плоть — знакомый уху воина звук, который оно не спутает ни с каким другим. Но не слишком ли громким он был, этот звук?

Тот, в кого целился Хромой, злобно вскрикнул и пошатнулся, но не упал. Другой приостановился было и обернулся к нему, но — еще один каркающий выкрик, резкий взмах руки, и оба стремительно бросились к Хромому, пригнувшись, прикрывая согнутой рукой лицо.

Хромой, не оборачиваясь, понял, что те, которые теперь сзади, сделали так же.

Он вскочил на ноги, выхватил новое копьецо, рывком натянул тетиву, целясь в переднего. Но не выстрелил. Потому, что понял: стрелять бесполезно. Потому, что рассмотрел наконец, почему фигуры ЭТИХ показались ему такими странными. Потому, что грудь и живот каждого из них закрывала тусклая чешуя, от которой и отскочило первое выпущенное им копьецо. И такая же чешуя закрывала их головы, похожие из-за этого на непомерно огромные уродливые черепа. И такая же чешуя закрывала одну руку каждого от кисти до локтя, и этой рукой каждый заслонял лицо.

Стрелять в ноги? Тонкое легкое копьецо убивает, попадая в живот, в шею, в глаз. Проколи оно ногу или руку хоть насквозь, настоящий воин и не заметит раны. Хромой — не заметит. И ЭТИ, конечно, тоже.

Это смерть. Их слишком много для одного. И если маленькое копьецо не пробило их чешую, то и большое может не пробить, и даже нож Странного. И не убежать: ЭТИ быстры и знают свой мир лучше. Это смерть. Как это гадко, как мерзко — убить, убить его, шедшего так долго, убить, когда уже видна цель, когда Кошка совсем, совсем рядом!

И плача, крича от обиды, злости, отчаянья, не целясь, не думая Хромой отпустил рвущуюся из пальцев натянутую тетиву, и в этот миг ближайший из ЭТИХ споткнулся, взмахнул рукой, чтоб не упасть, и бесцельно выпущенное копьецо ударило его в открывшееся лицо, в глаз. Он еще падал — медленно, раскинув руки, и его короткий предсмертный взвизг еще не умолк, а Хромой уже отшвырнул лук, подхватил валявшееся в траве копье и кинулся на второго. Тот ждал его, выставив перед собой защищенную чешуей руку, и узкие черные глаза его горели холодной злобой. Хромой вложил в удар всю силу своей неистовой ярости. Он целился в грудь, но враг спокойно отбил острие копья в сторону, а потом в его свободной руке коротко сверкнуло хищное лезвие из Звенящего Камня, совсем такое же, как нож Странного, и копье в руках Хромого стало безобидной палкой.