В излучине Дона - [10]

— Так там же противник.

Или:

— Все стреляют.

— Надо прекратить бесцельную трату снарядов, — недовольно говорю я.

— Это они от первого успеха, — отвечает Николаев, — в горячке боя. Знакомое состояние. А вот и результаты.

Комиссар тычет пальцем в сторону подбитого вражеского танка. Метрах в двадцати от него раздавленные гусеницами, искореженные противотанковые орудия, тут же погибший от пулеметного огня орудийный расчет. Смерть застала каждого в необычайном положении: один свалился на спину, другой ткнулся лицом в землю, третий свернулся калачом. А вот четвертый. Он стоит на коленях, прижав руки к животу и упершись головой в обод орудийного колеса. Кажется, солдата только-только ранила пуля, он еще жив и отчаянно борется со смертью и адской болью.

— Что, дождался? — жестко произносит Николаев.

— Крепко же ты их ненавидишь, Мирон Захарович.

— А ты, нет?.. Вот то-то и оно, что у всех эта мразь вызывает ненависть. Потому я никогда в силу Гитлера и не верил. Не могут люди, где бы они ни жили, долго терпеть рядом с собой такую пакость. Простое чувство самосохранения рано или поздно заставило бы их расправиться с фашизмом. А он на рожон полез, ну и, стало быть, сам себе приговор подписал… Ладно, идем дальше.

Через несколько шагов встречаем Макарова. У накренившегося броневика возится механик.

— Куда вы запропастились?

— Да вот, осколком колесо разбило, — поясняет лейтенант. — Ну и денек был! — Он говорит возбужденно и торопливо, словно боясь растерять впечатления. — Только я в танковый батальон, как со стороны Ложков двинулась туча пехоты. Наши ее пулеметами косанули, отбросили, а из Ложков как саданут орудия. Мы было назад, только уехать не удалось — броневик осел на левое колесо. Из-за сильного обстрела Суху продвинуться не удалось. А тут темнота наступила, и совсем остановились. Неожиданно приезжает начальник штаба корпуса полковник Пошкус. Уточнив обстановку, Александр Адамович показывает на карте новые исходные позиции, на которые мы должны выйти ночью, и сообщает, что к утру нам на помощь подойдет 32-я мотострелковая бригада.

— Сейчас я заскочу к Лебедеву, — в заключение говорит Пошкус, — а вы прикажите его экипажам, которые находятся здесь, присоединиться к своим. Основные силы пятьдесят шестой бригады стоят возле фермы совхоза номер два.

Проводив начальника штаба, мы отправляемся на поиски Довголюка. Находим его в передней линии.

Свесившись через люк и еще не остыв от недавнего боя, капитан запросто, забыв о субординации, рассказывает:

— Местность, понимаешь, незнакомая, противника не видно. Хорошо, сразу за гребнем заметили танки соседа. Вперед двинулись вместе. Потом они влево свернули, на ферму. Мы на «Полевой стан» пошли. Впереди разведка. Все, как положено. И вдруг оттуда снаряды летят. Смотрим: танки, пушки. Некоторые прямо в скирдах замаскированы. Мы прибавили скорость, ворвались в поселок. Фашисты — драла. Хлопцы, конечно, за ними. Подбили несколько танков, подавили орудия. Если бы не темнота, до Ложков бы добрались. Танкисты так настроены, что хоть сейчас в бой.

— Понимаю, — отвечаю ему.

Только тут он замечает свою оплошность, спохватывается и прыгает на землю:

— Виноват, товарищ полковник.

— Ничего, капитан. Главное, действовали хорошо. Покажите теперь точно, где стоит батальон.

Довголюк осветил карту карманным фонариком, пальцем указал квадрат:

— Вот здесь.

— Придется передвинуться правее. Слева от вас исходные позиции займет Грабовецкий.

Тыльной стороной ладони Довголюк сильно и озабоченно трет лоб. Восторга мой приказ у него не вызвал. Это и понятно. За день люди устали, изголодались. Им бы сейчас поесть, отдохнуть. Да еще нужно боеприпасы пополнить, заправиться горючим. Вместо этого садись в жаркие машины и перестраивайся, к тому же в кромешной тьме. Так и ночь пролетит. А с утра снова в бой.

Пока мы беседовали с Довголюком, в его штабе подготовили донесение. В нем интересные данные. Оказалось, против нашего 1-го танкового батальона оборонялись два батальона пехоты с двадцатью танками. Все экипажи тридцатьчетверок проявили самоотверженность, хотя подчас действовали и не очень четко.

Отличился механик-водитель старшина П. А. Золотаренко. Гусеницами машины он уничтожил два орудия с прислугой и группу автоматчиков. Золотаренко ранило осколками снаряда, но он не покинул танка до конца боя.

— Где сейчас Золотаренко? — спросил Николаев.

— Отправили в госпиталь, — ответил Довголюк, — потерял много крови.

— Тогда вот что: сообщите о его подвиге в газету. И вообще шире популяризируйте лучших танкистов. Используйте радио для передачи экстренной информации.

* * *

В направлении Ложков все еще продолжается стрельба. Где-то там действует 1-я рота 2-го танкового батальона. Как далеко она продвинулась, неизвестно. Мотоциклист от старшего лейтенанта Суха сообщил, что танки ведут бой левее их батальона, а донесений от самого Берковича все нет и нет.

Молчание его вызывает тревогу. Посланный к нему связной не возвращается.

— Почему Беркович оказался левее Суха? — спрашиваю начальника штаба.

Грудзинский пожимает плечами:

— А шут его знает. Наверное, что-нибудь напутал.