В исключительных обстоятельствах - [12]

Но проходит полгода. И по ночам, когда затихает все вокруг и становится слышен гул бурана на далеком острове, шум прибоя, течение тумана по сырым улочкам поселка, они пишут письма на остров. Неважно, приходит ли ответ — эти письма отправляются самому себе.

И некоторые возвращаются — растерянные, не понимая, что с ними происходит, зачем они уезжали и почему вернулись. И только пришедшее спокойствие говорит о том, что все получилось как нужно, все правильно. Нельзя прожить здесь год, а потом вычеркнуть его из своей жизни как потерянный. Даже уехав и оставшись на материке, со временем ты замечаешь, что этот год светится в твоем прошлом. И полузабытые разговоры, обычная поездка в сопки или по мокрому песку вдоль моря при отливе, прощальный взгляд из иллюминатора самолета на таежный поселок — все приобретает значение, а из воспоминаний об этом ты возвращаешься, как из тревожного сна...

 

Бригадир поезда Дроздов собрался поужинать, когда в дверь купе постучали. На столе были разложены колбаса, нарезанная тонкими кружочками, очищенное яйцо, стояла бутылка с «Горным воздухом»... Бригадир посмотрел на вошедшего Левашова хмуро и нетерпеливо.

— Поговорить надо, — сказал Левашов, задвигая за собой дверь.

— Прям счас? Сию минуту?

Левашов показал удостоверение.

— Вон оно что, — протянул Дроздов. — Что-нибудь случилось? — Он настороженно глянул на Левашова.

— Пока нет. Извините, как вас зовут?

— Дроздов. Федор Васильевич, Дроздов.

— Вы постоянно на этом рейсе?

— Да... Уж лет восемь... Сначала проводником, теперь вот до бригадира поднялся, — Дроздов улыбнулся. — Если так дальше пойдет, глядишь — и управляющим стану.

— Сегодня все идет нормально?

— Если не считать опоздания... Уже полчаса набежало.

— Но когда что-то случается, ведь вы всегда знаете, верно? Я попрошу вас вот о чем... Если появится... ну, подозрительный человек, произойдет какой-нибудь случай из ряда вон... Вы уж, будьте добры, скажите мне, ладно? Федор Васильевич, и еще вот такой хитрый вопрос... Где обычно выходят пассажиры из купейных вагонов?

— Из купейных? Ну где выходят... В Тымовском. До Тымовского редко кто сойдет. Нет смысла брать купейный билет, чтобы проехать несколько часов. Вы заметили, наверно, что на острове люди получают много, но тратят деньги осторожно. Вот командировочные всегда в купейных едут, им один черт. — Заговорив на близкую тему, почувствовав значительность своих познаний, Дроздов оживился, стал доброжелательнее.

— Выходит, в купейных вагонах пассажиры на всем протяжении рейса не меняются? — спросил Левашов.

— Бывает, конечно, что какой-нибудь крохобор до Тымовского в общем махнет, но это редко. Тут какое неудобство... В общие, плацкартные вагоны пассажиры на каждой станции садятся, через две-три остановки выходят. Других-то дорог нет. Так что мы здесь на положении троллейбуса или трамвая в городе.

— Нет, я не о том. Я спрашиваю, случается ли, что в купейных вагонах меняются пассажиры?

— Бывает. А чего не бывает? Все бывает... Вы, к примеру, друга встретили, а у вас в купе есть свободное место. Что же, мне запретить вашему другу перебраться к вам? Могу. Но зачем? Или человек впопыхах купил билет в плацкартный вагон, а потом, умишком пораскинув, решил ехать в купейном. Добро пожаловать!

— Но все эти перемещения происходят с вашего разрешения?

— Такое правило. Но проводники и сами могут, как говорится, по собственной инициативе решить вопрос.

— А вы можете запретить перемещения?

— Еще и как! — усмехнулся Дроздов.

— Тогда я вас вот о чем попрошу... Запрещать категорически не надо, просто накажите проводникам — пусть они всех пассажиров с просьбами такого рода отправляют к вам. А я как-нибудь подойду, и вы мне об этих просьбах расскажите. Чего не бывает, — подмигнул Левашов бригадиру.

 

Некоторое время Левашов и Пермяков стояли в тамбуре молча и, только убедившись, что никто к ним не идет, что они могут поговорить без помех, вопросительно взглянули друг на друга. И улыбнулись, сразу поняв, что похвастаться нечем ни тому, ни другому. Слишком это было бы просто и легко вот так сразу получить какие-то результаты, найти какие-то следы преступника. Оба работали в уголовном розыске не один год и прекрасно знали, что чаще всего так и бывает — начинать приходится с пустого места.

— Знаешь, Серега, — сказал Пермяков, — я вот, глядючи в окно, попытался прикинуть, что мы вообще можем сделать, предпринять... Знаешь, оказывается, почти ничего. Повальный обыск? Незаконно. Трудоемко. Бесполезно, в конце концов. Ходить, смотреть, слушать? Уж больно пассивно, мало надежды на успех. Нет, что ни говори, а задачку нам подсунули на славу. Уж лучше бы остаться снег от управления отгребать.

— Снег ты будешь отгребать в любом случае, — усмехнулся Левашов. — Задержим мы преступника или нет, а от этой работы нас никто не освободит.

— Нет, послушай, что у нас есть? Отпечатки пальцев? Нет. Словесный портрет? Нет. Какие-то признаки одежды, вещей, повадок? Ничего подобного. Серега, у нас даже нет поддержки родного коллектива.

— А приказ начальства? А горячее желание оправдать оказанное доверие?

— Да ну тебя! Боюсь, что эта поездка не прибавит нам лавров. Мы, конечно, выполним свой долг и сделаем все от нас зависящее, мы, конечно, живота не пожалеем...