В Иродовой Бездне. Книга 2 - [2]

Вот и Шиткино — небольшое село, расположенное в тайге. Совсем близко от села они переехали замерзшую речку, которую, как сказал возница, здесь называют Ана.

— Откуда такое странное название? — спросил Лева.

— Да говорят, что когда-то чалдоны, основывая эти таежные места, называли реки по-разному. Ну, и этой тоже дано несколько имен, но больше она известна как Ана. Подъезжают к речке, спрашивают: «Это Ана?» Поселившиеся тут отвечают: «Ана. Ана». Вот так и закрепилось за ней такое название.

В Шиткине уполномоченный ОПТУ, посмотрев документы Левы, отнесся к нему очень приветливо и дружески расспросил, куда и как он едет. «Какой хороший человек!» — подумал про себя Лева и подробно рассказал ему, что он верующий, ехал на берег Ангары, чтобы навестить знакомого ему верующего, который был сослан в эти места.

— В этом ничего плохого нет и задерживать вас нет оснований, — сказал уполномоченный. — Но все-таки я должен о вас на вести справки. Я сделаю запрос о вас в Красноярский сектор ОГПУ.

Сердце у Левы екнуло: ведь сто как раз там ищут!

— Ну пока вы мне разрешите, дав подписку, ждать ответа из Красноярска здесь, в Шиткине? — спросил Лева уполномоченного.

— Ну зачем же? Мы представим вам лучшие условия, — произнес, улыбаясь, уполномоченный. Вы человек верующий, к мы направим вас в церковь. Молитесь там своему Богу и просите милости у Него.

Этот ответ уполномоченного был Леве непонятен, но, так или иначе, он поблагодарил уполномоченного. — Вам виднее, как лучше содержать меня, — сказал он представителю органов безопасности.

Действительно, стражник повел Леву к маленькой деревянной церквушке. Подойдя ближе к ней, Лева понял все… Церковь была огорожена колючей проволокой. У дверей стоял часовой. Церковь превратили в тюрьму. Дверь открылась, захлопнулась. Лева услышал звук задвигаемого засова и щелкание замка.

От внутреннего церковного убранства в православном храме ничего не осталось. На деревянном полу лежали двое. У двери стояла зловонная кадушка для оправления естественных надобностей. Когда Леву ввели, лежащие поднялись и подозвали его к себе.

— Коль устал, садись с нами рядом. Тут ни стульев, ни кроватей нет. Откуда? Кто ты? — спросил один из арестантов, пожилой бородатый старик.

Лева рассказал о себе.

— Значит, верующий, баптист, — сказал бородатый и, покачав головой, продолжил. — Сейчас сажают всех: и верующих, и неверующих, и богатых, и бедных, — ничего не поймешь…

Другой оживился и тоже вступил в разговор:

— Действительно, ничего не поймешь. Я вот вор, и неплохой вор. Лошадей, бывало, крал, и по тюрьмам хаживал. Ну, действительно, сидели спекулянты, убийцы всякие мошенники, а сейчас, погляжу: переполнены тюрьмы битком, мужичья полно всякого. А вот вора, как я, даже как-то меньше стало.

— А вы сами-то как сюда попали? — поинтересовался Лева.

— Да я как-то тут проезжал, украл кое-что в кооперативе. В Канске выпил с дружками. Ну, меня и прихватили и сюда на суд привезли.

— Что же, думаете — осудят? — спросил Лева,

— Конечно, осудят! — ответил вор. — У меня нашли товары, поймали с поличным. Да только меня это не беспокоит. Нам, ворам, маленькие сроки дают, он быстренько пролетит — и опять свобода. А вот этому мужичью — и он ткнул пальцем в бородатого старика — контру дают, враг, мол, советской власти. Десять лет или вышку. Вот это да!

Потянулись дни заключения в церкви. Не потому, что уполномоченный посоветовал, а потому, что Лева не мог обходиться без молитвы, он усердно молился Богу из этого поруганного, оскверненного православного храма, куда народ, жаждущий света и облегчения, долгие годы, еще до революции, приходил со своими горестями и радостями и, как мог, как научен был, молился Богу. Здесь венчались молодые, отмечая начало новой жизни и прося у Бога благословения. Здесь отпевали покойников. Сюда приходили матери, вдовы со своим горем и, крестясь, вздыхали перед Богом… И вот теперь это место, куда стремилась душа народа, облагораживаемая верой, было поругано, превращено в зловонную тюрьму.

Почему-то Леве вспомнился текст, и он, найдя его, прочел в Евангелии: «Когда увидите мерзость и запустение, стоящие на святом месте…» И невольно сформулировался вопрос: «Почему это русское православное священство, в руках которого была Библия, не отдало все жертвенно, чтобы просвещать народ, учить его добру, состраданию. Почему оно отвратилось от истин апостольской Церкви, вело недостойную жизнь? А в результате многие потеряли веру, благоговение перед Богом. И вот теперь — мерзость и запустение…»

— А люди, которые сегодня находятся у власти, — размышлял далее Лева, — которые зовут к новой жизни, к строительству нового мира, почему они так увлекаются тюрьмами?

Леве вспомнилась песня, которую распевали в школе. Там были такие слова: «Церкви и тюрьмы сравняем с землей…» Что же получилось? Где же правда? Лева вспомнил своего отца. Это был честный, отдававший всю свою жизнь близким фельдшер, всегда работавший и содержавший большую семью. Лева никогда не слышал, чтобы он выражал какой-либо укор власти или был недоволен советским строем. Ни одного слова против правителей он не слышал от него. Активный работник профсоюзной организации, награжденный за многолетнюю трудовую деятельность званием Героя Труда… и вдруг в одну ночь арест, обвинен в антисоветской агитации с целью свержения существующего строя, объявлен врагом народа… И не только он, но и целый ряд искренне верующих людей, верующей молодежи, о которой Лева знал точно, что они никакой политикой не занимаются, а только стремятся жить по Евангелию.