В Иродовой Бездне. Книга 2 - [15]
Эта и подобные «игры» доставляли заключенным большое удовольствие. Для них это издевательство над человеком, превращение новичка в подопытного кролика было не более, чем забавным зрелищем, и никто не высказывал сожаления о новичке. А тот мучился страшно, казалось, он вот-вот поседеет от ужаса.
Лева с отвращением смотрел на все это. Но в этой огромной камере он был всего лишь маленькой песчинкой, у него не хватало ни сил, ни воли, чтобы подать свой голос и прекратить это безобразие.
Так же, как синий, тяжелый махорочный дым наполнял камеру, точно так же в воздухе висел ужасный трехэтажный мат, то есть самое зловонное сквернословие. Как поется на этот счет в одной тюремной частушке:
Сверху донизу — кругом
Всюду кроют матюком.
Рецидивисты, которых было много в тюрьме, находясь в добродушном настроении и говоря о самых простых вещах, осоляли свою речь не добрым словом, а смертоносным ядом самых изощренных, изысканных ругательств, без которых они просто не могли выразить свою мысль.
И удивительно, но сидевшие здесь интеллигенты, люди с высшем образованием (а их в камере было много — и молодых, и старых) вместо того, чтобы бороться с этой всепропитывающей похабщиной, сами начинали злостно ругаться, подбирая соответствующие своему развитию самые что ни на есть циничные сквернословия. И надо прямо сказать: Леву мучил не столько голод (хотя он там страшно голодал и все время ощущал желание есть), укусы вшей и ледяной холод промозглой неотопляемой тюрьмы, сколько это спертое зловоние, в которое он был погружен, — атмосфера ада и человеческого разложения.
С теми, кто был рядом с ним, он беседовал, рассказывал о Спасителе, читал Евангелие. Но, увы! Тот маленький луч, которым Лева пытался осветить эту тьму, не был в состоянии рассеять ее.
— Боже. Боже, — думал он. — О, если бы, наконец, Ты послал Своих тружеников в эти страшные тюрьмы, где порок и грех, неверие и зло тесно сплелись в один клубок человеческих страданий…
Он вспомнил, что когда-то слышал о добром дедушке Бедекере, который разъезжал по царским тюрьмам и каторгам и везде проповедовал Христа, раздавая арестантам и каторжанам Евангелие. Где эти дедушки теперь? Их нет. Да и никто не пропустит за железные двери, за колючую проволоку вестников любви Христовой.
Но вдруг словно завеса спала с его глаз. Он словно увидал перед собой не одного дедушку Бедекера, а сотню, тысячи дедушек, мужчин средних лет, юношей, дорогих братьев, которых ввел Господь в это дно человеческого общества, и среди многих страдальцев Христа, которым надлежало быть живыми свидетелями для спасения грешников в этих тюрьмах и лагерях, он увидел и себя — ничтожную, мелкую песчинку.
— О, Господи, дай мне быть крупицей соли, — молился он. — Дай, чтобы через меня Твой чудный свет проник в сердца этих несчастных людей.
Временами тюрьма начинала петь. Тогда не запрещалось никакое пение в любое время суток, и люди, измученные и исстрадавшиеся, подхватывали старинные тюремные песни и пели, вкладывая в них всю тоску безысходной грешной души.
Глухой неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.
Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяги путь.
Укрой тайга его глухая:
Бродяга хочет отдохнуть.
Там далеко за темным бором
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей, любимую жену.
«Умру, в чужой земле зароют,
Заплачет маменька моя,
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка никогда.
Люди пели, словно стонали, и боль за русский народ, который ушел от Бога, не знает отдыха, облегчения и строит тюрьмы своим падшим братьям, наполняла сердце Левы глубокой скорбью.
А арестованные пели известную песню, сложенную еще в 80-е годы прошлого столетия:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащится с сумой на плечах.
Идет он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют.
Котел его сбоку тревожит,
Сухие коты ноги бьют.
На нем рубашонка худая,
Со множеством разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал —
Идти дальше нет больше мочи,
Пред ним расстилался Байкал.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берет
И грустную песню заводит —
Про родину что-то поет:
«Оставил, жену молодую –
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец, хочу знать».
Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт,
А брат твой далеко в Сибири,
Давно кандалами гремит.
Пойдем же, пойдем, мой сыночек,
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой.
Какую тюремную песнь ни запеть, в каждой чувствуются слезы, боль и стоны. Лева думал про себя: «Если бы я был певец! Я бы сейчас им спел, но спел иное, лучшее». Сидевший рядом в огромной черной шубе бывший директор одного из совхозов повернулся к нему и спросил:
— Что же ты не поешь? Ведь все поют…
— У меня песни другие, — ответил Лева.
— Это какие?
— А вот я вам не спою, а продекламирую одну,
— Слушаем! Слушаем! — сказали сидевшие рядом. И зазвучал обращенный к ним громкий, внятно льющийся юный голос:
Произведение Юрия Грачева повествует о жизни евангельских общин на Волге в 20-е годы, когда еще громко звучала проповедь вечного Евангелия, о последующем периоде гонений на Божью Церковь и жестоких, противозаконных репрессий против верующих, о переживаниях и надеждах простых людей — таких, как герой повести Лёва Смирнский, которых атеистическая власть пыталась стереть с лица земли.Это произведение имеет второе неофициальное название - «Христианский архипелаг ГУЛаг». Автор на протяжении своей жизни несколько раз был осужден по советским законам за проповедь Евангелия.
Произведение Юрия Грачева повествует о жизни евангельских общин на Волге в 20-е годы, когда еще громко звучала проповедь вечного Евангелия, о последующем периоде гонений на Божью Церковь и жестоких, противозаконных репрессий против верующих, о переживаниях и надеждах простых людей — таких, как герой повести Лёва Смирнский, которых атеистическая власть пыталась стереть с лица земли.Это произведение имеет второе неофициальное название — «Христианский архипелаг ГУЛаг». Автор на протяжении своей жизни несколько раз был осужден по советским законам за проповедь Евангелия.
Произведение Юрия Грачева повествует о жизни евангельских общин на Волге в 20-е годы, когда еще громко звучала проповедь вечного Евангелия, о последующем периоде гонений на Божью Церковь и жестоких, противозаконных репрессий против верующих, о переживаниях и надеждах простых людей — таких, как герой повести Лёва Смирнский, которых атеистическая власть пыталась стереть с лица земли.Это произведение имеет второе неофициальное название — «Христианский архипелаг ГУЛаг». Автор на протяжении своей жизни несколько раз был осужден по советским законам за проповедь Евангелия.
Прошло более 50 лет с тех пор, как была написана книга «Звёзды Сибири», но её и сейчас читают с большим интересом, хотя она до сих пор существует только в рукописи. Хотелось бы, чтобы жизнь молодёжи 30-х годов повторилась, чтобы современная христианская молодёжь была похожа на своего Учителя — Иисуса Христа!.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.