В интересах всех фронтов - [33]

4 ноября отбой объявили рано. Погода была такая, что о вылете не могло быть и речи. В клубе демонстрировался старый фильм, поэтому после ужина все вернулись в общежитие. Прошло немногим более часа, а мы все уже лежали в кроватях с книгами. Наступила полночь. Как только в наушниках шлемофона, подключенного к местной радиосети, Кремлевские куранты пробили двенадцать и прозвучал Государственный гимн, тут же раздался голос Арсена:

— Кончай чтение! Чья очередь начинать разговор?

— Моя, — отозвался я. — Но, честное слово, не знаю, о чем вам рассказывать…

В прошлый раз мы говорили о технологии стекольного производства, с которым я был хорошо знаком, поскольку родился и вырос в семье стеклодува, а перед уходом в армию работал выдувальщиком оконного стекла. Слушали меня с большим вниманием, многому удивлялись, не всему сразу верили, слишком фантастичным казался им весь процесс — от варки стекла до его превращения из огненной текучей массы в знакомые всем изделия. Беседа в ту ночь затянулась, заснули мы около трех утра. Сегодня же я действительно не знал, о чем начинать разговор, но меня неожиданно выручил Николай Ищенко.

— Расскажи, как ты воевал на Карельском перешейке, — попросил он. Ведь и в той малой войне были интересные и поучительные моменты.

Николая поддержали товарищи, и я начал рассказ. Дислоцировались мы в то время в районе Воронежа, занимались боевой подготовкой. За несколько дней до нового, 1940 года полк получил приказ в срочном порядке провести подготовку личного состава и техники к перелету на один из аэродромов под Новгородом для участия в боевых действиях. Я был в то время штурманом первой авиаэскадрильи, которой командовал капитан Андрей Дементьевич Бабенко. Летали мы на дальних бомбардировщиках ДБ-3 конструкции Ильюшина.

К 31 декабря подготовка личного состава и техники была закончена, но ни в этот день, ни в следующий мы из-за погоды не могли выполнить перелет.

А на второй день нового года наш экипаж получил задание вылететь на разведку погоды, по результатам которой должно быть принято решение относительно перелета полка. Летели под нижней кромкой облаков, при исключительно плохой видимости, буквально стригли верхушки деревьев. До аэродрома посадки все же добрались и в очень сложных условиях приземлились. Полк прилетел через два дня. Привел его отличный летчик капитан Евгений Ломакин. Оказалось, что командир полка неожиданно заболел, а его заместителя незадолго до этого перевели в другую часть. Так полк остался без командира.

Через несколько дней прибыл вновь назначенный командир, который никогда раньше не летал на дальних бомбардировщиках. Новый командир полка в течение недели изучил самолет и, получив несколько провозных полетов, был допущен к самостоятельным.

Первый боевой вылет он решил провести с руководящим составом, как это практиковалось в мирной обстановке, собрав в одну девятку всех командиров эскадрилий и их заместителей. Такой полет мог кончиться плохо. Наскочи мы на приличную группу истребителей, и число командиров в нашем полку могло бы поубавиться…

Взлетели под вечер. Полет проходил настолько спокойно, что нервное напряжение, вызванное ожиданием встречи с противником, незаметно исчезло. Выполняя полет в строю девятки, каждое звено самостоятельно отбомбилось, причем очень удачно. Развернувшись, взяли курс на восток, с тем чтобы, пролетев границу (она совпадала с линией фронта), обойти с востока Ладожское озеро и Ленинград. Над целью и над территорией противника по нашей группе не было сделано ни одного выстрела. Мы с командиром Бабенко разговаривали мало, но после каждого разворота он бурчал себе под нос: «Большой крен делает ведущий, большой. Мы же не истребители!» Этим замечаниям я не придавал значения, считая, что летчики после посадки непременно разберутся, какой крен следует делать.

Темнело. Прошли границу, прошли и поворотный пункт, но ведущий группы продолжал следовать на юго-восток, в безориентирный лесистый район Вологды. Я доложил об этом командиру. Командной радиосвязи между самолетами тогда еще не было, и устав бомбардировочной авиации в таких случаях требовал: «Экипажу, заметившему ошибку ведущего в самолетовождении, дать сигнал об этом эволюцией своего самолета».

Время идет, темнота наступает, а аэродром ночным стартом не оборудован. К тому же командир полка ночью на самолете ДБ-3 не летал ни разу. После моего второго доклада Бабенко передал управление звеном заместителю, а сам вышел из строя, обогнал ведущего и покачиванием с крыла на крыло дал понять, что надо менять курс. Ведущий на этот сигнал не реагировал и продолжал полет прежним курсом. Считая, что сигнал ведущим группы принят, мы вновь заняли свое место в строю. Прошло еще несколько минут. Я вновь доложил командиру, что надо разворачиваться, иначе опоздаем произвести посадку в светлое время. Бабенко правым разворотом вывел свое звено из строя девятки и взял заданный мною курс. Тут же к нам пристроилось и левое звено. Так шестеркой и пришли на свой аэродром.

Садились уже в сумерках. Бабенко производил посадку последним, предоставив возможность ведомым сесть в более светлое время. В момент приземления нашего самолета над аэродромом появилось звено командира полка.