В Институте Времени идет расследование - [7]

— …а то ты ушел в пять часов, и все! — почти издевательским тоном закончила Нина.

— Ну да! — беспомощно подтвердил я. — А что же было делать, когда он меня, я ж тебе говорю, прямо выгнал из лаборатории? Но вообще-то я не вижу ничего особенного в этом вашем разговоре. У нас с ним еще и не такие разговоры бывали, он иногда, если о чем-нибудь другом думает, жуткую чушь несет, ни к селу ни к городу…

— С той только разницей, — холодно констатировала Нина, — что после прежних ваших разговоров он оставался жив и здоров!

Сказав это, она вдруг резко повернулась и ушла, а я все стоял посреди лаборатории, тщетно силясь сообразить, что же произошло — с ней, с нами, со мной…

ЭДИК КОНОВАЛОВ ТОЖЕ ХОЧЕТ ДОКОПАТЬСЯ

Линьков сидел в маленькой светлой комнатке отдела кадров и беседовал с дружком Валентина Темина — с тем самым Эдиком Коноваловым, который так здорово высказывался насчет специфики Института Времени и загадочных темпорариев. Впрочем, когда Линьков намекнул на темпорарии, Эдик заявил, что Валя Темин, безусловно, парень неплохой, но шуток не понимает и что от такого недостатка ему надо избавиться в кратчайший срок. Линьков усомнился, можно ли избавиться от этого даже и в неопределенно долгий срок, но Эдик был полон оптимизма.

— А чего такого? Поработает над собой — все и дела! — сказал он, потом тяжело вздохнул и пожаловался Линькову: — Вот, не было печали, жили себе тихо-нормально — и на тебе! Писанины теперь не оберешься — что да почему… Ну, ничего, в пятницу возвращается из отпуска Сергей Иванович, он начальство, он пускай и расхлебывает эту кашу. А я сразу же в отпуск махну! Думаю, знаете, на Байкал податься. Компания подходящая собирается, гитару возьмем, транзистор… А то пошел я в прошлом году в турпоход с нашими, институтскими, — ну, тоска зеленая! Ничего кругом не видят, не слышат, все про физику свою талдычат. Транзистор мне включать никак не давали: мешает им. Чего тогда и ходить в поход — сиди в институте и говори сколько влезет!

Эдик поднялся во весь свой богатырский рост и сладко потянулся. «Метр девяносто, не меньше, — прикинул Линьков, — вес восемьдесят пять, и вообще… Ослепительный индивидуум!»

Эдик и вправду был ослепителен. До голубизны белая нейлоновая сорочка, надвое расчерченная темно-красным галстуком, искрилась на его широченной груди, брюки острым углом нависали над зеркально сияющими туфлями, и весь он сверкал и излучался.

— Так вот они и живут! — с победоносным презрением продолжал Эдик. — Сидят безвыходно в лабораториях, и ни тебе свежего воздуха, ни движения. А что в результате получается?

— Вы считаете, что смерть Левицкого наступила в результате пренебрежения спортом, а также недостатка свежего воздуха? — с преувеличенной серьезностью осведомился Линьков и демонстративно раскрыл блокнот.

Эдик несколько смешался, снова сел за стол и заявил, поглядывая на блокнот, что он не считает это основной причиной, но, поскольку в здоровом теле здоровый дух…

— Ну, станет разве нормальный человек… я имею в виду вот именно правильный режим плюс, конечно, моральная стойкость, здоровый образ мыслей и прочее — ну, станет такой человек травиться? Да еще где — прямо на рабочем месте! Чтобы, значит, другим побольше неприятностей было! Ну, возьмите хотя бы меня…

Линьков слегка вздохнул и осведомился, какова же, по мнению товарища Коновалова, основная причина происшествия. Оказалось, что у товарища Коновалова на этот счет нет определенного мнения.

— Пока нет! — уверенно уточнил Эдик. — Но выяснить все могу в два счета. Чикаться тут особенно-то не стоит!

— Чикаться, как вы выражаетесь, может, и вправду не стоит, — ответил Линьков, с вялым интересом разглядывая Эдика, словно музейный экспонат. — Но дело все же не вполне ясное. А к тому же эта ваша специфика…

— Именно! У меня эта специфика вот где сидит! — Эдик постучал ребром ладони по своему мощному загривку. — Никаких, понимаете, законов для них нету. Рабочий день кончился, а им без разницы. Сидят, как приклеенные, допоздна. А чего сидят, спрашивается? Исключительно от разболтанности, я считаю.

— Научные сотрудники, учтите… — неохотно пробормотал Линьков. — День у них ненормированный…

— То-то и оно, что ненормированный! Был бы нормированный, так порядок навести ничего бы не составляло. А так… — Эдик махнул рукой и продолжил уже спокойно, с деловой интонацией: — Что я вам пока посоветую — это прощупать кое-кого из институтских. В первую очередь Стружкова. И Нину, конечно.

— Какую Нину? — с некоторым интересом спросил Линьков, увидев, что ясные глаза Эдика при этом имени словно маслянистой пленкой подернулись.

— Да Берестову Нину! Неувязочка по личной линии тут получилась все же лихая! Дружба ведь была — водой не разольешь, но как Ниночка появилась, так и дружбе конец!

— Вы хотите сказать, что Левицкий и Стружков поссорились из-за Берестовой?

— Поссориться-то они в открытую не поссорились, — хитро улыбаясь, возразил Эдик. — Народ все же культурный, до мордобития не дойдет. Но если в корень посмотреть — люди они или не люди? У него девушку из-под носа уводят, а он стой и глазами хлопай, поскольку уводит-то друг-приятель? Да тем более такую девушку! Ниночка Берестова — это же такой кадр, н-ну! Только она возникла в расчетном отделе, сразу у всех там какие-то дела образовались! По два-три захода в день проделывали, буквально все, включая женатых. Ну, потом Левицкий около нее на постоянную прописку определился, тут уж прочие сникли. Левицкий, он вообще-то… — Эдик одобрительно покивал, — он в этих делах ничего, разбирался. Только чересчур уж принципиальный был насчет работы. Как у него просвет образуется, так, глядишь, он себе новенькую организует, и непременно на самом высоком уровне! А начнется опять запарка, засядет он в свою лабораторию намертво — и все! Была девушка — нет девушки. Тоже, конечно, ненормальность, я считаю!