В.И. Ленин. Полная биография - [90]

.

И когда в конце сентября Владимир Ильич приезжает на несколько дней в Тесинское, то на фоне хворавшего и ужасно нервничавшего Глеба Кржижановского он смотрелся просто великолепно. «Здесь тоже, – пишет Владимир Ильич матери, – все нашли, что я растолстел за лето, загорел и высмотрю совсем сибиряком. Вот что значит охота и деревенская жизнь! Сразу все питерские болести побоку!»⁴⁰²

Свадьба

Где-то с началом зимы Аполлон Долмантьевич Зырянов стал замечать, что жилец его загрустил, «разговаривать стал мало, не шутил и смеяться перестал»⁴⁰³. Прошедшим летом, в июле, к Василию Старкову приехала сестра Кржижановского Антонина. 30 июля они сыграли свадьбу, и Владимир Ильич был на ней шафером. В конце лета к Анатолию Ванееву приехала Доминика Труховская, ходившая к нему как «невеста» еще в предварилку. К Михаилу Сильвину в Тасеевское собиралась его невеста Ольга Александровна Папперек. Из Питера приходили вести о счастливой семейной жизни Струве. После драматического разрыва с Калмыковой он 1 мая 1897 года женился на Нине Герд⁴⁰⁴. На ее подруге Лиде Давыдовой женился Туган…

Сметливый Зырянов стал подшучивать: «Стоит ли грустить из-за этого. Вон сколько невест на селе»⁴⁰⁵. Но Ульянов и Кржижановский, который тоже стал «нервничать», на шутки не отвечали. Они ждали: Глеб Максимилианович – Зинаиду Невзорову, а Владимир Ильич – Надежду Крупскую. Обе они после предварительного заключения вот-вот должны были получить ссылку, и тогда можно было бы начать хлопоты, как ныне говорят, о «воссоединении семей».

Судя по всему, с Надеждой Крупской Ульянов познакомился в «марксистском салоне» на квартире Классона в начале 1895 года. Общепринятая дата – февраль 1894 года, видимо, неточна ровно на год, ибо в начале 1894 года Классон еще находился в Германии. Сама Крупская относила время их первой встречи именно к зиме 1894/95 года⁴⁰⁶.

Родилась она 14 (26) февраля 1869 года и была на год старше Владимира Ильича. Отец ее – Константин Игнатьевич Крупский происходил из обедневших дворян Виленской губернии и после окончания Михайловского артиллерийского училища и Военно-юридической академии дослужился до чина майора. Мать – Елизавета Васильевна, получив диплом домашней учительницы, время от времени работала гувернанткой⁴⁰⁷.

В повести «Моя жизнь» Надежда Константиновна писала: «В те времена среди офицерства было много недовольных. Отец всегда очень много читал, не верил в бога, был знаком с социалистическим движением на Западе. В доме у нас постоянно, пока был жив отец, бывали революционеры (сначала нигилисты, потом народники, потом народовольцы); насколько сам отец принимал участие в революционном движении, я судить не могу. Он умер, когда мне было 14 лет»⁴⁰⁸.

После смерти Константина Игнатьевича в феврале 1883 года мать и дочь жили в Петербурге на небольшую пенсию. Однако благодаря помощи брата покойного мужа, действительного статского советника Александра Игнатьевича Крупского, Надю определили в уже упоминавшуюся престижную частную гимназию княгини Оболенской. Ближайшие подруги – Ариадна Тыркова и дочь директора этой гимназии Нина Герд были из довольно состоятельных семей. Когда они заходили к Наде и видели ту «аккуратную бедность», которая столь характерна для малоимущей интеллигенции, «я, – пишет Ариадна, – удивлялась, как могут они с матерью существовать в такой тесноте»⁴⁰⁹.

«Свою маленькую, скудно обставленную квартирку, – рассказывает Тыркова, – мать Нади держала в большом порядке, создавала уютное благообразие, хлопотала тепло и приветливо, поила нас чаем с вкусным домашним вареньем, угощала домашними булочками. В темном простом платье, с гладко зачесанными русыми волосами, она была похожа на монашку. Мне нравился ее ласковый пристальный взгляд, то, как она прислушивалась к нашей болтовне, к нашим переходам от запутанных мыслей о всеобщем благоденствии к детскому смеху, которому она охотно вторила. Нравилось мне, что в каждой комнате горит перед образом лампадка. Комнаты маленькие, а образа большие, гораздо больше, чем у нас. От Нади Крупской и ее матери излучалась на меня добрая приветливость, теплая тишина»⁴¹⁰.

Подруги были достаточно тактичны, но определенные комплексы у Надежды все-таки сформировались. Сама она называла их позднее «людобоязнью» или, что более точно, «дикой застенчивостью» («совершенно неожиданно вдруг найдет на меня прилив самой дикой застенчивости – не могу слова выговорить. Какое это мучительное чувство и как от него трудно отделаться»⁴¹¹).

А между тем девушки росли. «У меня, – пишет Тыркова, – уже шла девичья жизнь. За мной ухаживали. Мне писали стихи. Идя со мной по улице, Надя иногда слышала восторженные замечания обо мне незнакомой молодежи. Меня они не удивляли и не обижали. Мое дело было пройти мимо с таким независимым, непроницаемым видом, точно я ничего не слышу… Надю это забавляло. Она была гораздо выше меня ростом. Наклонив голову немного набок, она сверху поглядывала на меня, и ее толстые губы вздрагивали от улыбки. Надя этих соблазнов не знала. В ее девичьей жизни не было любовной игры, не было перекрестных намеков, взглядов, улыбок, а уж тем более не было поцелуйного искушения. Надя не каталась на коньках, не танцевала, не ездила на лодке, разговаривала только со школьными подругами да с пожилыми знакомыми матери».