Анисья поспешно закрыла глаза, стараясь дышать ровно, спокойно.
Лампа погасла. Анисья чувствовала, как у нее деревенеют руки и ноги, как они становятся тяжелей свинца.
Она ждала. Время тянулось медленно, страшно медленно. В черном мраке хаты секунды растягивались в вечность. Время остановилось. Руки и ноги Анисьи окоченели, пот ледяными каплями покрывал лоб и спину. Все равно, она должна это сделать!
Кто-то уже храпел. Анисья бесшумно приподнялась на печке. Ей показалось, что ее видно в темноте, что слышно каждое ее движение. Но те спали. Со всех сторон неслись сопенье и храп. Они лежат вповалку на постланной на полу соломе. Старший спал на кровати. Она спустила с печки одну ногу. Подождала. Никто не шевельнулся. Другую ногу — ничего. Тихонько, осторожно она слезла с печки. Только не разбудило бы их ее сердце, которое словно в набат бьет. Но нет, они спали. Спали глубоким, крепким, тяжелым сном усталых людей. Анисья, шаря руками в темноте, подошла к дверям. Сдерживая дыхание, еще раз повернула ключ и вынула его из замка. Глубже воткнула затычки в ставни. Она сама не знала, откуда взялось столько сил в ее дрожащих, опухших руках. Дверь была заперта крепко. Крепко заперты окна. Никто не помешает спать, никто не проникнет в хату, никто не потревожит сон господ офицеров…
Она переждала. Пошарила под лавкой. Да, бутылка была на своем месте. Полная бутылка. Как раз недавно Наташа принесла из лавки и поставила туда. Полную бутылку.
Анисья вытащила пробку. Бесшумно наклонилась над кроватью и медленно, осторожно налила керосину на солому — там, где лежали ноги старшего. Отступила на шаг и медленно, осторожно полила керосином пол, где лежали офицеры. И на пороге и всюду.
Доски пола сухи, как солома, ведь сколько лет стояла хата! Ах да! Солома… Она старательно окропила и подстилку.
Дрожащими пальцами поискала на шестке спичек. Были ведь и спички. А как же? — лежат на своем месте…
Накинув на голову одеяло, она потерла под ним спичкой о коробок. Вспышка, показалось ей, прозвучала громче выстрела. Но в хате все было тихо. Мерно храпели, спали тяжким сном утомленные люди. Она поднесла горящую спичку к соломе и уже не могла подняться. Быстрый огонек пополз по соломе, скользнул, как змея, между соломинками, разлился всюду, как вода, взметнулся вверх.
Анисья, не отрываясь, глядела на огонь. Она не почувствовала, как загорелась ее намокшая в керосине юбка.
Когда с криком вскочил первый из спящих, хата горела все пожирающим, быстрым, несущимся вверх пламенем. Заплясали по стенам черные тени. Раздались вопли. Кто-то отчаянно ломился в дверь.
Бабка Анисья поднялась, но ноги не слушались ее. Она упала лицом в пламя, успев вспомнить, что двери и окна заперты, заперты крепко. Она не чувствовала боли и улыбнулась от мысли, что никому не удастся открыть ни окон, ни дверей.
1941
