В грозу - [19]

Мочалов взял тонкую белую Мушкину руку, выпятил губы и смотрел пристально ей в лицо. Она глядела на него безучастно... Глаза ее показались еще прозрачней.

- Маруся! - сказала Ольга Михайловна. - Ты узнаешь, кто это, а?.. Скажи, дорогая!

- Маруся! Ты ведь знаешь, кто я? - спросил негромко Мочалов. - Я, правда, недавно обрился... Не можешь говорить, сделай знак какой-нибудь.

- Мигни глазами, - подсказала Ольга Михайловна.

Мушка досадливо мигнула.

- Да-а! - многозначительно посмотрел на Максима Николаевича Мочалов. Вы говорили, что горло болит... Как бы посмотреть?

Но рта разжать не могли. Посмотрел и пощупал шею и сказал вопросительно:

- Скарлатина?

- А разве может быть во второй раз скарлатина? - спросила Ольга Михайловна. - У нее уж была скарлатина, когда я еще в Москве на курсах... Ей пять лет тогда было... Правда, случай легкий, но определили, как скарлатину.

- Ах, была уж!.. Тогда... мм... не знаю... Затрудняюсь определить.

- Вчера был доктор Шварцман, определил, как холеру, - вмешался Максим Николаевич.

- Ну, какая же холера! - махнул в его сторону рукой Мочалов. - Какая-то комбинация... Диагноза на себя не беру... Надо послать за Шварцманом... Он ее видел вчера, а я уж что же... Я уж к шапкам пришел.

- Вы думаете, так плохо?

Максим Николаевич дотронулся до его локтя, и они вышли из комнаты на террасу.

- Пульс очень слаб, - тихо сказал Мочалов. - Очень тяжелый случай.

- Вы думаете, все-таки заразилась?

- Инфекция! Несомненно!.. Здоровенная!.. У меня был подобный больной на днях, мальчик лет тоже двенадцати, - крепкий такой малыш... И вот, - те же самые признаки... Горло и слабый пульс... Определил я, как скарлатину, но просто уж так: вижу, что не жилец...

- Умер?

- На другой же день.

- Так вы думаете... и... и... Мушка наша... тоже? - едва проговорил, просто вытолкнул из себя слова, чувствуя, что начинает дрожать.

- Безнадежна, - сказал Мочалов, закуривая папиросу. - Вам это говорю... матери бы не решился...

Максим Николаевич долго смотрел, пораженный, на огонь его папиросы, на крупные руки, на сизые щеки с лапками около помытых глаз, - сказал он это страшное слово или ему почудилось?

Мочалов непроницаемо курил, затягиваясь и скашивая глаза к носу.

- Да неужели же умрет Мушка? - с усилием переспросил Максим Николаевич, точно во сне.

- По-моему, безнадежна! - тем же словом, но как будто не то же самое, как будто "умрет", но как будто и не умрет, не "совсем умрет", не "окончательно умрет", сказал Мочалов и добавил: - Надо послать за Шварцманом.

- Кого же послать? Послать некого... Я сейчас сам.

Он взял было шляпу, чтобы идти, как к самой террасе неслышно подошла босыми ногами Шура; увидев Мочалова, она робко остановилась.

- Ты к Мушке, Шура? - спросил Максим Николаевич. - Мушка очень больна.

Шура испуганно и безмолвно сложила перед собою руки. Вышла Ольга Михайловна и сказала укоризненно:

- Ты ее из колодца водой напоила!

- Ведь из этого колодца и мы пьем и многие пьют, - почти прошептала Шура.

- Вот потому-то, что многие... Шура, сходи ты за доктором Шварцманом... Очень плохо Марусе!

- Сейчас! - И бросилась бегом Шура.

Спустя минуту сказал Мочалов:

- Можно бы пока камфару попробовать... Есть камфара?

- Вот!.. Вот именно!.. Я вчера ведь говорил Шварцману!.. Ольга Михайловна! - заспешил Максим Николаевич. - Вы вчера не принесли камфару!

- А разве была прописана камфара?

Она помертвела от испуга: еще нужно было что-то сделать для Мушки ясно, что самое важное - и она не сделала.

И в ридикюле, шаря там дрожащими пальцами, она долго искала клочок с прописанной камфарой, но клочка этого не было... И на столе не было.

- Значит, Шварцман забыл прописать!.. Бегите за Шурой! Максим Николаич! Ради бога!.. Пусть она возьмет в аптеке!

- Пока дайте ей портвейну!.. Я сейчас! - бросился с террасы за Шурой Максим Николаевич; но Мочалов остановил:

- Раз есть вино, камфары не надо... Дайте ей портвейну: все равно.

Услышав уже "безнадежна", Максим Николаевич понял и это "все равно" и с режущей болью в сердце слушал, как из комнаты Мушки доносился голос Ольги Михайловны:

- Выпей, разожми зубки!.. Дорогая Марусечка, выпей!.. Ты узнаешь свою маму?.. Выпей - это вино!.. Дорогая моя доченька, выпей! Марусечка, выпей!..

Настойчиво мычала Женька, очень удивленная тем, что ее не выводят пастись и не доят, хотя сами уже встали, ходят и говорят. Широкогрудая, она ревела, как лев, все нетерпеливее и изумленнее, и Максим Николаевич схватил доенку и пошел к ней.

Было заведено так, чтобы каждый из них троих мог при случае выдоить Женьку, - мог и Максим Николаевич, однако доил он теперь ненужно долго. Перестало уж капать молоко из доек, а он все медлил выходить из коровника, где было прежнее, бездумное, простое, туда, где теперь новое, имеющее страшное имя: безнадежна.

И, сидя за доенкой, он слышал, как Ольга Михайловна подробно рассказывала Мочалову про Мушку, - как она пила ледяную воду из глубокого колодца и как потом купалась в море, недалеко от устья речки.

- По этой речке мало ли что плывет в море?.. Может быть, ныряла, хлебнула нечаянно воды с микробами...