В грозу - [14]

Женька ушла уж далеко от дома, и едва разглядел он в кустах черную спину и белый лоб. Видно было, что паслась она добросовестно и деловито, обгрызая подряд всю траву, какая попадалась, и ежеминутно отмахивалась хвостом от мух.

Чтобы не терять ее из виду, Максим Николаевич взобрался повыше и поближе к дороге, стал было читать газету, но скоро ухватился за какую-то мысль, развил ее, и опять пошла сучиться, как нитка, речь. Однако речь эта была странная: никого не защищал он и никого не обвинял. Он только доказывал, что все случилось так изумительно неизбежно, так ясны и отчетливы были все слагаемые, давшие в сумме ту Россию, какая появилась теперь, что смешно даже и говорить о каких-то "если бы". И будь на шахматной доске русской истории опять расставлены в прежнем, предреволюционном порядке фигуры и начни игроки переигрывать партию снова, результат игры неминуемо был бы тот же самый, и каждое "если бы" - только ребячество того, кто о нем говорит...

Когда рядом с ним появился человек, неслышно подошедший сзади, он даже вздрогнул от неожиданности, а человек этот сказал весело:

- Вот как мне повезло сегодня: к кому шел, того и нашел!.. Правда, вас мне показали издали... Здравствуйте!.. Узнаете?.. Постарели вы немного, засеребрились... Узнаете?

И, вглядевшись, Максим Николаевич узнал Бородаева, тоже бывшего московского адвоката. Они не виделись около пяти лет, и за это время Бородаев, оказалось, потолстел. Одет он был во все новое, хотя и по-дачному свободно и просторно. Жесткая бородка его и усы были еще черны, но в голове тоже уж много седины.

Поцеловались, хотя раньше никогда не были ни дружны, ни даже очень близко знакомы.

- Отощали, батенька, отощали!.. В года входите - надо полнеть!.. А я совершенно случайно, - вижу, вывеска "Народный суд"... Дай, думаю, спрошу, кто здесь судья. Судья-то оказался незнакомый, зато сек-ре-та-арь!.. Что же вы так скромно?

- Так уж... Да вы откуда к нам?

- Я... все-таки из Москвы!.. Устроился там на бирже... Поздравьте: биржевой заяц!.. Возношусь на крыльях нэпа и вздуваю десятки... А здесь я с женой... Однако и вы, говорят, того? Женились?

- Женился, - не сразу почему-то ответил Максим Николаевич. - Как только стали всячески разрушать семью, так и вышло, что обязательно надо жениться... Пойдемте, - познакомлю с женой... Кстати подгоню ближе мою корову Женьку... а то далеко зайдет...

- Скажите, пожалуйста, да вы - Цинцинат!..

- Только вот спасать отечество меня не зовут...

Когда Максим Николаевич представил Бородаева, у Ольги Михайловны был явно оторопелый вид. Он приписал это одичанию: отвыкла от всего прежнего, между прочим, и от гостей... Но скоро вошло в обычное: гость сидел в столовой, пил молоко и ел творог, спрашивая, почему от такого глагола, как "творить", в русском языке три смешных слова: тварь, творог и творило, остроумие ли тут какое или некая скудость ума?

Он вкусно ел. Есть люди, - и таких большинство, - которым не идет как-то, когда они едят; этому шло. В него плотно, как по мерке, вкладывалось то, что ел; глаза у него были маленькие, веселые и поблескивали хитро и сыто; голос был рассыпчатый, грудной. И, двигая лоснящимися красными щеками, гость говорил Ольге Михайловне:

- Вы знаете, сколько стоит корова на Украине? - Пол-мил-ли-арда!

Ольга Михайловна поглядела на него, стараясь понять, что именно он сказал, и отозвалась невнятно:

- Да они и здесь до этих цен доходят.

- Ах, как вам хочется, чтобы наша Женька тоже стоила полмильярда, улыбнулся ей Максим Николаевич. - Нет, как хотите, а слово - великая вещь... Миллиарды заношу я нашей революции в актив... И если вернемся мы когда-нибудь к копейкам, ах, как это будет скучно!.. Это я серьезно, - я отвык шутить... Неужели придем назад к старой культуре?.. Зачем же? Смелость так смелость!..

- Гм... Отвык шутить! - подмигнул на него гость Ольге Михайловне.

Но она не улыбнулась; она сказала:

- Приехали вы в Крым отдохнуть, а у нас тут холера...

- Ни-как-кие холеры вам тут не страшны! - счел нужным обнадежить женщину гость. - На таком солнце, как у вас, все бациллы передохнут за пять минут.

- Ма-ма! - позвал вдруг из закрытой спальни слабый голос Мушки.

- Ага! "Мама", - игриво подмигнул Бородаев Максиму Николаевичу, когда Ольга Михайловна пошла в спальню.

- Дочь моей жены от первого мужа, - объяснил Максим Николаевич. - Она уже большая, - двенадцать лет... Приболела что-то сегодня.

- Я сюда не на отдых, - закурив, сказал гость. - Я сюда по делу... А от вас хочу получить сведений тьму, так как вы уж тут старожил и все знаете.

И он начал обстоятельно говорить, что их - компания из пяти человек, все биржевые маклеры, но биржа - дело неверное: всегда надо быть готовым к тому, что закроют и разгонят; поэтому они хотят основать здесь, на Южном берегу, большую мельницу-вальцовку.

Озабоченная вышла из спальни Ольга Михайловна и, тихо прикрыв двери в зал, ушла снова к Мушке, а Бородаев, еще более повысив свой рассыпчатый голос, пояснил:

- Практика последних лет показала, что единственные предприятия, возможные у нас, - пищевые... Мельницы все разобраны в аренду, а фабрики-заводы стоят... и так будет еще лет пять, пока накопятся продукты. Вот почему мы и пришли к бесспорному выводу: вальцовка!.. Но вопрос: где же именно?.. Только из-за этого я и был в Полтаве... Короче, мы вполне сознательно выбрали Крым.