В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [11]

Устланная цветочным ковром Англия Джейн Остин, хорошо известная нам по бесчисленным голливудским экранизациям, взята не из ее тонких, язвительных романов, где таких приторных описаний нет и в помине. Она – плод воображения сентиментального писателя, викторианского племянника Джейн. Образ идиллического Стивентона с его «волнистыми лугами» и «великолепными вязами» создан стараниями Джеймса Эдварда Остина-Ли, сына старшего брата Джейн Эдварда. Взявшись за перо через полвека после кончины Джейн, он спешил удовлетворить вдруг проснувшийся интерес к неизвестным деталям жизни своей знаменитой тетушки. Джеймс Эдвард рисует выразительную, очаровательную картину, но в ней чего-то недостает – и много чего. В день своего крещения младшее чадо семейства Остин в промозглой глубинке было встречено без энтузиазма. О грязи, скуке и тяготах сельского житья-бытья Джеймс Эдвард Остин-Ли предпочел не распространяться.

После того как семья спустилась с холма с окрещенной Джейн на руках, той недолго оставалось наслаждаться относительным домашним комфортом. Так же как ее братьев и сестру, Джейн отправили к няне в деревню. Ее мамушкой, по-видимому, стала Элизабет Литлворт с Чиздаунской фермы. Эта женщина не была кормилицей в традиционном смысле слова. Миссис Остин держала детей при себе до отлучения от груди, но потом отдавала няньке и не забирала назад, пока они не начинали бегать. Миссис Литлворт, вероятно, кормила младенцев «тюрей» – «хлебом, размятым в кипящей воде и подслащенным коричневым сахаром». На Чиздаунской ферме царила суматоха, потому что у миссис Литлворт росли две собственные дочки: Энн, или Нэнни (будущая горничная Джейн) и Бет, «подружка» старшего брата Джейн Эдварда. Нэнни и Бет считались в семье Остин своими. Когда Фрэнку, братишке Джейн, пора было идти спать, но он хотел, чтобы с ним посидели, то просовывал голову в дверь и говорил: «Бет, Фрэнк бай-бай ждать», – с литлвортовским хэмпширским акцентом. То, что Остины писали «Норт-хенгерское аббатство» вместо «Нортенгерское аббатство», позволяет предположить, что они произносили «Х» по-хэмпширски, с придыханием.

По семейной традиции, кто бы из Остинов-младших ни находился у Литлвортов, к «нему или к ней ежедневно заглядывали родители, то порознь, то вместе, и малюток часто приносили в пасторат». И все же фермерский коттедж «был и должен был оставаться для них домом до той поры, пока они не научатся бегать и говорить». Георгианская мать, препоручая уход за своим младенцем посторонней женщине, поступала так вовсе не из каприза и не от бессердечия. У георгианцев было принято привлекать к уходу за детьми широкий круг лиц, и родители часто «делили труды с сестрами и братьями, бабушками и дедушками, нянями и служанками». Кстати, заведенный у миссис Остин обычай отдавать совсем еще крошек в чужие, но умелые руки вполне себя оправдал. В отличие от многих семей восемнадцатого века, где антисанитария и болезни уморили катастрофическое множество новорожденных, Остины, насколько известно, не потеряли ни одного.

Однако такой практичный подход к воспитанию означал, что связь между миссис Остин и ее потомством была несомненно ослаблена. Когда сама миссис Остин отлучилась из Стивентона, ее муж писал, что дети это едва заметили. Они «обращают всю свою детскую нежность на тех, кто рядом и добр к ним». Это, «может, не слишком приятное открытие для любящего отца, – размышлял мистер Остин, – но так, видно, устроено мудрым Провидением для счастья ребенка».

Самые ранние биографы Джейн, члены ее семьи, старательно упирали на то, что жизнь в пасторате протекала в согласии, достатке и полной гармонии. Однако позже историки подметили, что вынянченная на стороне, а потом отосланная в школу, Джейн почти пять из своих первых одиннадцати лет провела вне семьи. Это проливает новый свет на легендарную семейственность Остинов и, возможно, в какой-то степени объясняет тот холодок, который чувствуется в отношениях Джейн с матерью.

Миссис Остин произвела на свет своего последыша, Чарльза, 23 июня 1779 года. Ей было сорок. При том что она пережила восемь родов, ей удалось по-настоящему умно разнести их во времени и сберечь тем самым здоровье. Теперь состав семьи определился окончательно. Когда Джейн вернулась с Чиздаунской фермы к родным, она заняла среди них самое скромное место – место каплюшки, куклы старшей сестры Кассандры в игре в «дочки-матери». Она была круглощекая, чуть что заливалась румянцем и словно в рот воды набирала, «прячась в молчание». Впоследствии Джейн сожалела о своей детской робости. Она с завистью писала о раскованности одной юной особы: «Милая, естественная, открытая, доброжелательная девочка, пример благовоспитанности, присущей лучшим из современных детей, – и настолько непохожая на ту, какой я была в ее лета, что меня часто охватывают изумление и стыд». Ее брат Генри писал, что «Джейн ни разу не произнесла ни опрометчивого, ни глупого, ни грубого слова», предпочитая ничего не говорить, если сказать было нечего. Склонная к созерцанию и задумчивости, она наверняка немного смущала свою деятельную, вечно суетящуюся родительницу.