В городе Ю. - [43]

— Не-ет! — Дзыня говорит.— С перегородовки, я считаю, начнем?

Посмотрел на меня. Я кивнул.

— А помнишь,— Дзыня мне говорит,— как перекликались мы через весь город?

Еще бы не помнить! Телефонов у нас тогда ни у кого не было, а общаться друг с другом хотелось непрерывно. Нам, конечно, обидно было — все только и делают, что звякают друг другу да брякают. Хотели себя телефонизировать, бумаги разные доставали про то, какие мы несусветные умники и красавцы. Но нам в ответ неизменно из самых разных инстанций: комиссия такая-то, рассмотрев, нашла нецелесообразным…

Однажды вышел ранним утречком на балкон. Туман густой… А Леха тогда на совершенно другом конце города жил. Постоял я. Как грустно-то без товарища! Сложил я ладони рупором, как закричу:

— Леха! Слышишь-то хоть меня?

Долгая пауза, минут, наверное, пятьдесят, и вдруг доносится ясный ответ:

— Слышу… Чего орешь-то?

— Да ведь иначе бы ты не услышал меня.

— А-а-а…

…Пока вспоминали мы, рассвело. Красное солнце появилось на льду. Лед тонкий, гибкий, бросишь по нему камень — зачирикает, запоет!

— Ну, давай,— Дзыня говорит.— Выпьем промежутовки: за нас, за нашу дружбу, за Леху!

И только он это произнес, из-подо льда вдруг раздался громкий стук! Выбежали мы из часовни и оцепенели. Из пролома во льду вылетел, трепыхаясь, огромный лещ, затем ладонь появилась, потом локоть… И вылез Леха: живой и, что самое поразительное, абсолютно сухой!

— Ты чего там делал-то? — изумленно Дзыня спросил.

— Спал, чего же еще? — сварливо Леха ответил.— Отлично, надо сказать, спал…

— Леха! — заорал я.

Вернулись мы в часовню. Леха обиженно стал бормотать, что перегородовки с промежутовкой ему не оставили.

— Что такое? — Харитон озадаченно говорит, удивленно Леху ощупывает.— Не порядок!

Трубку снял, начал звонить.

— Эх, повезло вам! — зло говорит.— Воду с пруда спустили еще позавчера!

Потом лето настало. Однажды пили мы чай в кухне у меня, у открытого окна. Вдруг появляется в открытом окне голова!

— Здравствуйте! — говорю.— В чем дело?

— Да вот любуюсь,— бойко вдруг голова заговорила.— Как здорово у вас цветочек разросся. У меня и сорт тот же, и сторона вроде бы солнечная, а не то!

— Так, может, вам отросточек дать?

Отломил я отросточек, человек долго благодарил, потом спустился по водосточной трубе, как и влез.

— Ты, что ли, думаешь,— Леха спрашивает,— что тип этот просто так сюда прилезал?

— А нет? — говорю.— Отросточек хотел!

— Да-а…— Леха на меня посмотрел.— Видно, жизнь тебя ничему не учит!

— Да, видно, нет! Видно, я — как мой дедушка, который первый жизненный урок получил в девяносто шесть лет!

Потом пили чай долго. Оса залетит в банку на одно гулкое, звонкое мгновение — и снова беззвучно улетает по ветру.

2. Отдых в горах

Наконец-то, вырвавшись из засасывающих, унылых дел, мы — Дзыня, Леха и я — сидели в знаменитом горнолыжном кафе «Ай», из которого открывается такой вид, что действительно хочется сказать: «Ай!»

Солнце жарит через стекло, в чашечках знаменитый местный глинтвейн — кофе с портвейном. Шапки сняты с упарившихся голов, брошены на пол.

— А помнишь,— Леха мне говорит,— как в Приюте Одиннадцати мы зуб тебе вырывали?

— Конечно! — говорю я.

С самого начала нашей дружбы мы спортом занимались. Сначала греблей… Только тот, кто жил в Ленинграде, может представить, как это прекрасно: ранним утром пройти на байдарке по широкой дымящейся Невке. Или на закате, в штиль, выйти в розовый зеркальный залив.

Потом новое увлечение — альпинизм! И вот делали траверс вершины, заночевали в Приюте Одиннадцати. Вымотался я уже совершенно, спускался к приюту, как сомнамбула, все в глазах расплывалось. Склон крутой, заросший рододендронами. Листья у рододендрона мясистые, скользкие. Ноги уезжают вперед — падаешь в полный рост, плюс еще добавляется тяжесть рюкзака. Встанешь, потрясешь головой, сделаешь шаг — снова бац! Причем каждое падение равносильно нокауту… Уже в темноте подошли к приюту, расположились. И тут почувствовал я, что у меня дико болит зуб — голова раскалывается!

— Ну, это ерунда! — Дзыня сказал.— Сейчас мы тебе его вырвем!

Пошарили в темноте под нарами, нашли шлямбур и огромный ржавый замок. Посадили меня на табурете посреди комнаты. Говорят:

— Открой рот!

Приставили шлямбур к зубу, стали бить по шлямбуру замком. От боли в глазах потемнело, дужка брякает, прямо перед носом. Потом какой-то особенно удачный удар, я падаю, теряю сознание.

Прихожу в себя — ребята, согнувшись, стоят надо мной.

— Эх ты,— говорят,— как следует на табурете не умеешь сидеть, а еще хочешь, чтоб мы зуб вырывали у тебя!..

— …Да… замечательно было! — вспомнил я.

Я встал, пошел по горячей террасе, взял еще по чашечке глинтвейна.

— Ну, расскажи нам, Дзыня, как ты так в гору пошел? — в это время спрашивал Леха.

— Просто повезло ему, что он в контору эту попал! — возвращаясь с чашечками, сказал я.

— Как же! — усмехнулся Дзыня.— Многие не хуже меня попали, а до сих пор мелкими клерками трубят. Дело не в этом. Главное — с шефом наладить творческий контакт!

— Ну и как же ты наладил его?

— Обычно! — Дзыня плечами пожал.— Прикинулся для начала, что так же без ума от рыбалки, как и он. Договорились вместе поехать. «Только смотри,— умные люди меня предупреждали.— Ни в коем случае выпивки не бери! Он к этому очень болезненно относится, недавно завязал!» — «Ясно!» — говорю. Но взял на всякий случай одиннадцать маленьких. Утром проверили с ним донки, справили уху. Он говорит: «Пить, конечно, омерзительно, но сейчас, под уху, сам Бог велел!» — «Я сплаваю!» — говорю. А до деревни ближайшей четыре километра! — Дзыня со вкусом прихлебнул глинтвейна.— Полез в палатку я, якобы куртку надеть, и незаметно одну маленькую сунул в карман. «Серьезно, что ли, поплывешь?» — шеф меня спрашивает. «Раз надо!» — скромно потупившись, отвечаю. Спустился к лодке, поплыл. «Только маленькую бери, и все!» — вслед мне кричит. Заплыл я за ближайший мыс, лодку остановил, часок поспал — обратно гребу. «Ну, ты человек!» — потирая руки, шеф говорит. Выпили, насладились ухой. Поплыли по огромному тому озеру. Продрогли насквозь, но рыбы, надо сказать, поймали немало. «Да,— говорит он,— так и застудиться недолго! Сейчас маленькую для согрева просто необходимо!» — «Я сплаваю!» — говорю… И так, по его понятиям, я одиннадцать раз мотался туда-сюда. В конце уже не удивляло его, что весь маршрут у меня в оба конца не больше пяти минут занимал! Потом он обнял меня и сказал: «Я думал, среди молодежи теперешней нет людей, теперь вижу — ошибся я!» И все. Остальное, как говорится, дело техники!..— высокомерно подытожил Дзыня.— Ну и пошло-поехало! Делегации. Симпозиумы. Конференции. В Греции. В Югославии. В Швеции. Везде одно и то же: гостиницы, залы для заседаний! — Дзыня устало махнул рукой.— В Швеции, правда, удалось довольно приличное лыжное снаряжение купить.