В горах долго светает - [18]

— Некоторые сначала не хотели. Потом один сорвался в ущелье, другого избили неизвестные люди — еле выжил. У третьего подохли все овцы. Говорят, аллах наказал этих людей за то, что нарушили древний закон племени, отказались от господина, который когда-то выручал их в трудные дни.

— Но вы-то понимаете, что тут не рука аллаха поработала?

— Кто знает? Свидетелей нет. И тех, кто противился Кара-хану, тоже нет. Его однажды арестовали жандармы, но скоро выпустили.

— Веселенькие у них тут дела, товарищ старший лейтенант, — покачал головой один из солдат. — Спросите их про этого «хана» — он что, до сих пор тут хозяйничает?

Старик ответил:

— Кара-хан ушел в горы, но он близко, всегда может вернуться.

Горячо, сбивчиво заговорил молодой горец:

— У нас теперь две власти. Главная — это Кара-хан со своими душманами. — Одноглазый толкнул парня в бок, но тот не остановился: — У него несколько сот душманов в горах, а в каждом ауле и даже в Кандагаре — свои глаза и уши: друзья, подкупленные или запуганные люди. Люди боятся его больше, чем самого шайтана, за всякое неповиновение он наказывает смертью. — Юноша тревожно, видно по привычке, оглянулся. — Его называют оборотнем, потому что он всегда неожиданно появляется и пропадает. Говорят, по ту сторону границы у него сильные друзья — иначе откуда бы его душманы взяли автоматы, пулеметы и гранаты?.. Не толкай меня, Сулейман. Я бы не сказал этого даже в жандармском участке, хотя там не хуже меня знают, кто такой Кара-хан, — ведь его племянник и командует жандармами. А здесь меня не выдадут Кара-хану.

Офицер положил руку на плечо юноши:

— Спасибо, Азис. Кара-хану мы тебя действительно не выдадим. Если вы все так смело заговорите в открытую да возьметесь защищать свою землю, свои дома и свои права, душманы забудут дорогу в ваш край. Вы слышали митинг в Кабуле. Народ, который так заговорил, сумеет защитить свою революцию. Вот тебе за смелость. — Он пододвинул парню транзистор. — Пусть ваши люди почаще слушают, что творится в стране и на всем белом свете.

— Мне?! — растерялся парень.

— Бери, бери, у нас приемников хватит. — Офицер обернулся к солдатам. — Однако, ребята, вы забыли обязанности хозяев — пора и плов подавать. — Объяснил гостям: — У нас повар — узбек, борщи он только осваивает, а вот плов у него получается настоящий.

Не обращая внимания на смущенного подарком парня, старший лейтенант стал объяснять рецепты приготовления плова по-узбекски, по-таджикски и по-туркменски, выспрашивал секреты афганского; собеседники охотно отвечали. Старик вдруг спросил:

— Ваши солдаты каждый день едят такой хлеб, и... борщ, и плов?

— Вы понимаете, ата, солдатская кухня, да еще в поле, — это не дукан, хотя мы и стараемся разнообразить блюда. Но хлеб, мясо, крупы, овощи они получают в достататке. Да вы спросите вот их — они знают, сколько им положено.

Ели плов так же неторопливо, с достоинством, но и теперь солдаты примечали, как бережно подбирают гости каждую крошку. Когда в солдатские кружки разлили компот, старик снова заговорил:

— Мы слышали — в России голод. Америка будто бы перестала давать вам хлеб, и теперь вы пришли взять наш хлеб и скот.

Солдаты даже отставили кружки, офицер нахмурился:

— Однако, ата, определенного сорта вести к вам, я вижу, не запаздывают. Хотел бы я посмотреть в глаза тому, кто сообщил тебе эту гнусную ложь.

Старик промолчал. Одноглазый снова смотрел в стол, Азис негромко произнес:

— Тот человек мог услышать весть от другого.

— Но кто-то же породил ее!

— Ты, сынок, не беспокойся, — подал голос старик. — У лжи ноги короткие.

— У нас тоже так говорят. Но если вовремя не остановить, она и на коротеньких ножках уйдет далеко.

— Мы остановим. Я скажу в кишлаке — хлеб у вас из своей муки, и рис другой, у нас такого не выращивают.

— Пора нам, ата, — заговорил Азис, потом — офицеру: — Люди нас ждут. Утром приходили душманы Кара-хана. Они велели всем уходить в горы с имуществом и скотом. Пугали, что вы отберете у нас последнее. Кое-кто собирается. А куда нам идти зимой? Здесь мы до лета и на сушеных фруктах как-нибудь протянем, там же, среди голых камней и снега, все перемрут. К нам спустились люди из хазарейского кишлака — они сами побоялись сюда прийти, — тоже ждут нашей вести.

— Приходите к нам снова, товарищи, другие пусть тоже приходят. И не думайте о голодной смерти. Я уверен: народное правительство скоро поможет вам. Только не позволяйте грабить себя... Сержант! Ну-ка, организуй для товарищей по паре свежих буханок! Да шофера найди — пусть подбросит их до кишлака.

Солдаты скоро вернулись, положили на стол целлофановый мешок с хлебом и консервами.

Старик поклонился:

— Мы угостим этим хлебом весь кишлак. Мы боялись, что за обед вы потребуете плату, а нам платить нечем, Только знайте: наше племя никогда в долгу не остается, и если вы еще не скоро уйдете, то узнаете и нашу щедрость. Азис, сынок, и ты, Сулейман, поклонитесь людям, которые делятся хлебом с первым встречным, если он голоден.

— Не надо, ата, — улыбнулся Азис, который все время дружески переглядывался с белесым сержантом. — Это же русские, они не любят, когда перед-ними кто-то унижается. Спабибо, товарищи. Ни ата, ни я не верили душманам, мы только хотели послушать вас самих. Теперь я вижу — вы такие, как рассказывал мой старший брат. Он член партии, после Апреля вступил в армию, но полгода назад был арестован. У отца болит душа, поэтому он пришел к вам такой сердитый. Мы расскажем людям, что увидели и услышали здесь. А приемник верну, когда люди послушают вести.