В голубых снегах - [19]

Потом он догадался сыпать на сгиб снег. Он мгновенно таял, зато сетка сразу остывала настолько, что Кашек мог продолжать работу. С треском лопнули первые ячейки. Потом еще. Наконец Кашек снял всю сетку с ноги. Косуля вдруг покрылась испариной. Из глубокой раны, быстро пульсируя, заструилась кровь, побежала по ноге, закапала на снег.

Росси, державшая заднюю ногу косули, быстро зажала рану и даже застонала от ярости:

— У, подлюга!

— Кто? — Кашек даже вздрогнул: вероятно, решил, что Росси снова накинется на него.

— Тот, кто бросил в лесу эту ржавую пакость!

— Так бы сразу и говорила, — проворчал Кашек.

— Подлец, скотина! — продолжала ругаться Росси. — Сидит себе, наверно, у печки греется и знать не знает, что натворил!

— Ничего, мы до него еще доберемся! Найдем, кто же это бросил в лесу сетку. А вот намыто как быть сейчас?

Некоторое время все молчали, только глядели на безобразную темную лужицу, которая расползалась на снегу под рукой у Росси. Отпустить сейчас косулю — значит обречь ее на верную гибель. Неминуемую. И косуля, ради которой они столько вынесли, пропадет ни за что. Всюду за ней потянется кровавый след, привлекая хищников: лис, куниц, одичавших собак.

— Может, перевязать покрепче? — неуверенно предложила Росси.

Марийн тут же извлек откуда-то из-под куртки чистый, аккуратно сложенный носовой платок и протянул его Кашеку.

— Это по Ликсиной части, — сказал тот.

— Повязку… тугую… нельзя… — Ликсе даже говорить было трудно. В ушах у нее звенело — тоненько, пронзительно.

— Материя намокнет и сдавит ей ногу, — с усилием продолжала она. — А тем более узел… Получится та же петля, вроде железной. Надо что-нибудь мягкое, оно и кровь приостановит… а через день-другой само спадет.

Марийн разочарованно вздохнул.

К Ликсе подошел Йенс, протянул забинтованную руку.

— Возьми мой бинт! Завяжешь им сверху. А под него, к ране, положишь платок Хильмара.

— А как же… твоя рука?

— Подумаешь, царапина. Давно все зажило…

Ликса скатала бинт валиком, потом стала бинтовать косуле рану. На миг у нее вдруг потемнело в глазах. Замерцали, сливаясь, какие-то радужные круги, потом они помутнели, расплылись… Ликса напрягала последние остатки воли. Только не поддаться слабости, только не упасть. Думать о том, что делаешь. Перевязывать.

Наконец рана была забинтована. Косуля, когда ее отпустили, против всякого ожидания продолжала лежать на снегу, вытянув шею, слегка откинув головку.

— Неужели ей конец?! — запричитала Росси. — Не может быть! После того как мы старались…

— Может, у нее шок, — проговорил Кашек. — Вроде обморока. Это от испуга бывает.

Немного погодя Кашек и Росси осторожно приподняли косулю, поставили на ноги, а сами отошли в сторону.

Косуля пошатывалась на тонких ножках, точно новорожденный жеребенок. Потом сделала первые, робкие шаги, как будто проверяла, есть ли еще силы. Потом медленно тронулась в путь, направляясь к торфянику, исчезавшему в сумерках. Семена, летевшие над зарослями, теперь уже совсем не были видны. Седой морозный туман на горизонте сменялся вечерней мглой. В сумерках постепенно растворялись и исхлестанные ветром островки рогоза. Стройный силуэт косули едва виднелся.

Она все же остановилась однажды и, насторожив чуткие уши, поглядела в сторону ребят. Но тут же, описав полукруг, все более уверенным, упругим шагом направилась к опушке и скрылась в кустарнике, в поросли молодых берез.

— Ура! Косуля убежала! Ура! — торжествующе закричал Марийн, прыгая от восторга.

— Убежала!.. Все в порядке!

Хлюпая носом от радости, Росси подхватила Марийна за куртку и начала кружить его, притопывая на снегу.

— Ура, сама убежала!

Смущенно улыбаясь, Кашек отвернулся и почему-то стал пристально разглядывать разодранный рукав, приставлять на место вырванный клок. Йенс наклонился к Ликсе. Усталость была у него на лице и светлая, тихая радость. Ликсе так захотелось сказать ему что-то такое, чего в другую минуту не скажешь. Что-то особенное, хорошее… Только она не знала, как это можно сказать.

Вдруг все потемнело у нее перед глазами.

X

— Нельзя идти в ногу! — произнес знакомый голос.

Он слышался где-то совсем рядом, где-то над ней. И вместе с тем — точно из какой-то непонятной дали. Так гулко и странно он звучал!

Ликса была без сознания совсем недолго. Она смутно помнила, как ребята терли ей лоб и виски, помогли встать. Что было дальше, она не знала — в памяти снова провал. Сейчас сознание как будто притупилось, и это мешало четко воспринимать все происходившее вокруг нее.

— Левее, левее забирайте!

— Есть левее!

Ликса все-таки не понимала, что́ с ней произошло. Не могла голову приподнять, разлепить веки. У нее было такое ощущение, будто кто-то раскачивает ее на качелях с перекошенным сиденьем. А то ей казалось, что она плывет на лодке по бурной реке, лодку бросает из стороны в сторону, она судорожно цепляется за борта. Так обычно бывает со сна: все еще чудится что-то, слышатся какие-то звуки, мелькают обрывочные видения.

— Нельзя идти в ногу, — озабоченно повторил голос. — Вы ее растрясете.

Наконец Ликса сообразила, что ее несут по лесу. Кругом уже темно. Сидит она на толстом суку, который держат Кашек и Росси, ее руки — у них на плечах. От толчков палка все больней врезается в тело. Кто-то еще бережно поддерживал ее за спину.