В голове моей опилки... - [5]

В районе двух ночи Андрей сказал, что ему пора в гостиницу спать, дескать, завтра с утра он поедет снимать похороны. Нуру отвез его на мотоцикле, а я в это время рассматривал обиталище. Комнатушка, кровать сантиметров 20 в высоту, столик немного повыше кровати, индийские плакаты, стерео с неудобоваримыми для русского уха песнями, телевизор с чудовищными в своем натурализме роликами о личной гигиене (эта проблема, в самом деле, остро стоит в Непале). Нуру вернулся: «Сергей, а почему ты не доел суккути?» «Я тебя ждал, у нас не принято, чтобы в одиночку пить и есть». Нуру задумался о странной стране Россия. А до этого мы уже ему показывали фотографии зимней рыбалки. Похоже, он так и не поверил, что озеро может оказаться под толщей льда, на которую можно встать без опасений провалиться, и длится такая жуть почти полгода...

Настало и мне время ехать в гостиницу. Спать. «Нуру, а давай я буду вести, а ты сзади посидишь», – попросил я, едва ворочая языком после «Кхукри»». «Давай», – согласился он. Я завел «Хонду» и с трудом вывел ее из узкого лабиринта дворов. Погнали. Существенно мешало то, что в Непале левостороннее движение, так и тянуло на встречную полосу. Ночное Катманду – это спящий монстр. Тотальная экономия не позволила натыкать через каждые 50 метров фонарей, и поэтому путь наш освещался только скудным и помаргивающим фонарем «мотоцикла». «Стой, Сеей», – неожиданно заорал Нуру. Что такое? Перед нами – военизированный патруль: скоро непальский Новый год, поэтому местные «гаишники» с автоматами шерстят всех подряд.

Нуру пересел за руль. Выписывая синусоиды, наше транспортное средство пересекло линию взгляда солдат. «Садись опять», – Нуру, покачиваясь, вылез из седла. Это повторялось еще пару раз: едва завидев патруль, мы менялись местами, а потом снова проводник давал мне возможность ощутить, что же такое бешеная гонка на мотоцикле по темным улицам столицы затерянного в Гималаях государства.

Подъехав к гостинице, я спросил из интереса: «Покажи свои права». Нуру вытянул из кармана какую-то бумазейку, больше похожую на отксеренную «левую» московскую регистрацию. Вглядевшись, я понял, что на фото не мой Анг Нуру, а какой-то другой. Гораздо старше, гораздо усатее, много европеоидней. «Это мой брат, – спокойно заметил шерп. – Моя мама может ездить, я могу ездить по этим правам. У нас такие правила». «Закачавшись полутора литрами рома», – добавил про себя я. Нам не понять гималайские нравы...

Пока я курил у входа в «Роял Сингхи», мимо прошли две проститутки: «Мистер, лав?» «Ноу», – мрачно ответил я. Назавтра предстоял визит к йогам, время и алкоголь уже зашкаливали за 2 промилле и 5 утра. Нуру уехал, выписывая кренделя передним колесом и нещадно коптя некачественным бензином небо. Андрей спал, как младенец, положив руку на зарядник фотоаппарата. В ноутбуке сияла последняя открытая фотка – Эверест. Ложась спать, я выдохнул: «Сагарматха...»

Все это случилось уже потом, после возвращения из базового лагеря на Эвересте и с вершины Кала-Паттара, после пяти дней обратного пути, когда Сагарматха магнитом вцеплялась в спину и не отпускала в мутную цивилизацию. А первое время в Катманду мы с фотокором Андреем чувствовали себя из рук вон плохо: пыль, жара, непонятный запах. Но прогуляться по столице Непала хотелось. Отправились ночью. Не лучшая идея в стране, где идет гражданская война, но нам было все равно, ходить по ночным улицам российских городов в 90-х было на порядок опасней. Портье гостиницы попытался нас образумить, но мы твердо стояли на своем; он открыл дверь и тут же запер ее за нами.

Фонари в Катманду – только в предназначенном для туристов районе. Зато на остальной территории – тьма-тьмущая. Впрочем, мы были готовы и с карманными фонарями устроили охоту на беснующихся цикад, которые, как и мы, радовались наступившей прохладе.

Катманду – это муравейник. Издалека кажется застывшим монолитом, зато вблизи видно, что из окон квартир из-под жалюзи, закрытых днем и ночью, выбивается голубое сияние телевизоров. Кафешки «для местных» работают чуть ли не до полуночи, ведь вечер – время отдыха для отработавших весь день непальцев. В одну из таких мы и вошли. Сказать о непальской кухне просто – никакая она, такая же неприхотливая, как и местные кулинары. Деликатесом считается «момо» – готовится, как манты, варится, как пельмени. Только внутри – сплошные специи, а снаружи – хитро изогнутый хвостик. Изгибают его в зависимости от начинки, но я, если честно, так и не разобрался в ассортименте момо, хотя их, по словам поваров, около 40 видов, различий я не почувствовал. Суп из змей здесь не варят, пауков не жарят. Суп и чай, кстати, похожи, как близнецы-братья. Оба делаются из порошков, заключенных в цветные банки. Нужно постараться, чтобы отличить эти банки друг от друга. В горах поступают еще проще: давят чеснок в миске, солят и заливают его кипятком – «гарлик суп» получается.

С поварами мы разговаривали долго. Отчасти этому способствовала бутылка рома, отчасти любопытство фотокора, изведшего на кухне гигабайт памяти. Между прочим, душевные люди эти непальцы. Общаясь исключительно жестами, мы обсудили все нюансы международного положения, рассказали об Урале, посмотрели выразительную пантомиму о моде на трансвеститов в Непале. Распрощались совсем за полночь. Разбудили спящего портье, с удивлением вспомнившего постояльцев. Сбросили вспотевшие майки. Все-таки в Катманду душно...