В гольцах светает - [44]

Старшина с важным лицом медленно пошел навстречу отцу Нифонту. Однако его опередили. Толпа подвыпивших охотников обступила священника со всех сторон.

— Нифошка...

— Креститель наш...

— Отец царя на небе...

— Шаман самого Миколки-Чудотвора...

— Нифошка... — слышались пьяные голоса. Люди крепко обнимали отца Нифонта, цепляясь за старенькую рясу, лезли целоваться.

— Отстаньте, басурмановы дети, во имя отца и сына и святого духа. Причастил я вас к вере христианской, православной на свою голову, нечистые рожи, — лопотал священник, отмахиваясь обеими руками от дружеских объятий.

Захмелевшие охотники неожиданно посыпались во все стороны. Гасан молча работал тяжелыми кулаками.

— Дай бог тебе, Козьма Елифстафьевич, долгих лет на земле, — осеняя трясущимися перстами грудь Гасана, молвил перепуганный отец Нифонт. — Шел я смиренно в управу. Да напали эти басурмановы дети. Чуть дух не испустил. Ровно беленов объелись, — оправляя измятую рясу, незлобиво объяснял батюшка.

— Пресвятая мать-богородица! — удивленно воскликнул он, заметив на груди шуленги яркую медаль. — Наяву это или во сне? Никак на груди твоей, сын мой, заслуги? За какие грехи? Тьфу, нечистый попутал — за какие святые дела пожалован Козьма Елифстафьевич?

— Это послал Гасану сам царь! Скоро ему бумагу пошлет! — важно ответил старшина.

— Ну дай бог. Дай бог, — заспешил отец Нифонт. — Явлюсь посланнику большого мира. Да по пути сверну к твоей супруге, Агнии Кирилловне.

— Пусть язык Нифошки передаст губинатру: Гасан хорошо собирает шкурки! Скоро он увидит меня! — крикнул шуленга вдогонку священнику...

— Неплохо, стало быть, умеешь работать, Гасюха, — раздался рядом ласковый голос.

Гасан обернулся. Перед ним с красной папкой под мышкой стоял Шмель.

— Сколько соболишек выколотили из энтих грешных, Козьма Елифстафьевич?

— С каждого равно четырем соболям, — спокойно ответил Гасан.

Шмель от неожиданности раскрыл рот.

— Зачем, Козьма Елифстафьевич, четырем? С их императорского величия и двух довольно. А стало быть, остальные два соболишка в пользу Николая-угодника и его служивых, — ухмыльнулся Шмель.

— У тебя морда самой лисицы, а нос хорошей собаки, Шмелишка, — рассмеялся старшина и хлопнул писаря по плечу. — Но Гасан собрал для царя равно четырем соболям.

Лицо Шмеля вытянулось. Гасан расхохотался.

— Хороший нос Шмелишки на этот раз обманул его! Однако печаль пусть не ест твое сердце. Пойдем к купцу Черному, Шмелишка!

3

Красное солнце коснулось голубовато-льдистого гольца, помедлило, стало погружаться в вязкое облако.

По стеклу полыхнули косые лучи. Салогуб сощурился от яркого пламени, но продолжал стоять у окна. Возле дома с высоким крыльцом кружились люди. Танец напоминал русский хоровод. Десятка три мужчин и женщин, взяв друг друга под руки, составляли тесный круг. Только в танце не было плавного скольжения и стремительности, характерных для русского хоровода. Люди топтались на месте, монотонно что-то выкрикивая, и в такт быстро поднимали то одну, то другую ногу, раскачиваясь всем телом в правую и в левую сторону.

— Адё-ёра... я... аддёёёра. Га-сооога... я... гассооога. А-ленна... я... аллееена,—доносились хриплые голоса.

Эти три малопонятных всхлипа составляли все музыкальное сопровождение танца.

— Примитивный, но любопытный и своеобразный танец, — вполголоса заметил исправник, не оборачиваясь.

— Теперь будут топтаться до восхода, пока усталость не свалит с ног, — бесцветным голосом сообщил Гантимуров.

Князь сидел на лавке возле стола, с равнодушным видом чистил длинные блестящие ногти.

— Значит, ваше сиятельство, пришли к выводу, что невозможно работать с этими людьми, — продолжил разговор Салогуб. Он отошел от окна, заложив руки за спину, медленно прошелся по комнате.

— Таково мое личное мнение. В жилах этих людей течет кровь разбойников. Они невежественны. Я не могу ручаться, что однажды не засну с охотничьим ножом в горле, — ответил князь, продолжая орудовать острием перочинного ножика.

Исправник остановился, изучая тощую фигуру князя. Гантимуров сидел, заложив нога за ногу, завернутый в яркий цветастый халат на теплом подкладе, опушенный по подолу и полам белоснежным мехом горностая. На ногах такие же цветастые меховые башмаки. Вся фигура князя с головы до пят дышала надменным величием.

«От князя в вашем сиятельстве седьмая вода на киселе. А спеси на дюжину князей хватит»,— с раздражением отметил про себя Салогуб.

— Смею заметить, ваше сиятельство, что и дикаря может заставить скакать под свою дудку искусный в своем деле музыкант. — Исправник сделал паузу, подыскивая слова. — Да, ваше сиятельство. Я имел честь слышать, что таковым искусством род Гантимуровых обладает в полной мере. В частности, ваш родитель, отставной штабс-капитан, и ваш брат, ваше сиятельство...

— Того и другого постигла незавидная участь. Они закончили свои земные дни под ножами туземцев. Благодарю, это не входит в мои намерения, ваше благородие, — едва уловимая улыбка тронула губы князя.

— Они пали во славу и процветание отечества! — с пафосом воскликнул исправник, багровея. Про себя же решил: «И вы, ваше сиятельство, подохнете в этой тайге, но долг свой исполните. Заставим!»