В гольцах светает - [122]

— Имеющий бубен думает, что я совершил пять переходов по Гуликану, — улыбнулся Аюр, попыхивая трубкой. — А я курю табак, вижу это небо, с которого день снимает звезды, и думаю, как помочь Куркакану потерять шапку вместе с головой.

Дуко сдержанно рассмеялся.

Аюр осторожно притронулся к лиловой ссадине на виске, задумчиво произнес:

— Да, я увижу своего приятеля!

— Я хочу пойти с отцом, — Семен вскочил на ноги.

Аюр смотрел на него и не узнавал. Совсем другим стал сын.

За пологом послышалось легкое шарканье ног, в юрту просунулась седая голова Дяво.

— Дяво рад видеть вас...

Аюр поднялся навстречу.

— У этого очага всегда есть место для хорошего гостя, — он постелил на оленину мягкую шкуру кабарожки, пригласил садиться.

— Костыль принес Дяво с плохим словом, — тихо начал старик. — Люди собираются у твоей юрты. На их сердце кипит гнев. Утонул хозяин-Гасан. Русские идут в Анугли, среди них равный брату для тебя. Плохо. Дяво много видел русских. Он помнит русских охотников, которые спасли ему жизнь, когда он отдал свои унты купцу за спирт. Да, Дяво много видел русских. Если они идут сделать большой прииск, за ними придут начальники, купцы. Плохо. Что думает Аюр?

Старик поднял свои проницательные глаза.

— Думаю увидеть Павла.

Дяво подумал, покачал головой.

— Нет, я верю тебе, но поверят ли люди? Многим еще дым из юрты имеющего бубен мешает видеть солнце. Ты не должен идти. Люди могут подумать, что ты хочешь остаться со своим приятелем. Потом вернется сын Луксана с соленого озера, а у него горячее сердце. Нет, ты не можешь оставить юрту своей жены и сына Луксана без своих крепких рук и сильного слова...

— Я пойду! — Семен с радостью и надеждой смотрел то на отца, то на Дяво.

Аюр ждал, что скажет старик. И тот сказал:

— Да, сын Аюра...

— День уже снял все звезды. Скоро он выпустит солнце. Ты можешь собираться в дорогу, — подтвердил Аюр, взглянув на сына.

3

Дуванча перешел через реку и оказался на зеленой опушке, где стояла юрта шамана. Он собирался обогнуть ее кромкой поляны, как перед ним вдруг появился Куркакан. Шаман вышел в полном наряде. Остановился в трех шагах и, поймав удивленный и в то же время неприветливый взгляд Дуванчи, таинственно произнес:

— Сами добрые духи ходят следом сына Луксана. Он встретил на дороге того, кто может отвести беду от его очага...

Дуванче не хотелось смотреть в лицо этого человека, хотелось уйти. Но сейчас же глубокое чувство уважения и страха заставило почтительно склонить голову. Если бы шаман стал настаивать или убеждать его пойти с ним, то он бы, наверное, ушел. Однако тот больше не проронил ни слова и, лишь указав жестом следовать за ним, не оглядываясь, направился к своему жилищу. Поведение шамана придавало его словам и голосу еще большую таинственность.

Дуванча послушно побрел следом.

Куркакан не пошел в свою большую юрту из шкур, а остановился возле полога маленькой берестяной юрточки, с почерневшими, покоробленными от солнца боками, которая стояла в самой гуще молодого листвяка, неподалеку от большого жилища. Он подождал Дуванчу, отодвинул берестяной полог в сторону и тем же властным жестом предложил войти. Пропуская его в юрту, шаман бросил внимательный взгляд вокруг: за деревом стоял Назар. Прикрыв полог, Куркакан быстро подошел к нему.

— Назару есть что сказать?

— Я едва унес ноги от Аюра, — заторопился парень. Но Куркакан схватил его за косу.

— Что болтает твой язык? Разве Аюр вылез из Гуликана?!

— Я говорю, что видел. Он в своей юрте курит трубку.

Куркакан взвизгнул.

— Что ты видел еще?

— Много людей караулят юрту Аюра.

— Караулят! Хе-хе-хе! Еще что ты видел?

— Семен ушел к русским, чтобы привести их на берег Гуликанов.

— Семен? Этот волчонок?! Нет. Они не придут на берег Гуликанов. Не придет, пожалуй, и Семен. Когда сопки спрячут солнце, Куркакан выпустит сына Луксана. Хе-хе-хе...

В юрточке стоял глухой полумрак. Пахло сыростью, гнилой берестой, прелыми шкурами, которые валялись на земле направо и налево от входа. Посредине было небольшое углубление для очага, наполовину засыпанное пеплом и обгорелыми ветками. Солнечный луч робко заглядывал в дымоход, наискось затянутый паутиной, а на ремне болтался тугой ком прокоптелой ветоши. Длинной связкой поперек юрты висели «духи» в образе черных, серых и белых, еще пахнущих смолой человечков.

Дуванча стоял посредине юрты, боясь шевельнуться, пока не вошел Куркакан. Ткнув пальцем на облезлую шкуру, шаман принялся разжигать очаг. Делал он это своеобразно, все с тем же таинственным видом. Сидя на подогнутых ногах, брал скрюченную бересту, поджигал в руках и, не сгибаясь, бросал в очаг. Когда куски бересты разгорелись, наполняя юрту треском и едким дымом, Куркакан стал бросать в огонь подсохшие ветви. Он совсем не обращал внимания на гостя, который молча наблюдал за ним. А тот чувствовал себя птицей в тесной клетке. Душа его металась. Непонятная боязнь, с которой он вступил в жилье духов, куда можно войти лишь для тайной беседы с ними, усиливалась: он видел, что шаман готовится к большому камланию, о чем говорила белоснежная оленья шкура, расстеленная возле очага. Хотя он ни разу не присутствовал при этом обряде, он чувствовал, как растет, обнимает грудь щемящий холодок, и с напряжением ждал. В то же время недоверие и неприязнь к шаману не оставляли сердца.