В годы большой войны - [25]

Давайте начнем с главных подсудимых, чтобы вы представили себе, что это были за люди… Их было трое — Харнак, Кукхоф и Шульце-Бойзен. Я бы начал с последнего, с обер-лейтенанта Шульце-Бойзена, который играл первостепенную роль: да, да — первостепенную роль в нелегальной организации. Прежде всего я должен сделать несколько общих замечаний: подпольную организацию мы называли коммунистической, но уже с самого начала для меня стало ясно, что все это не совсем так. Конечно, подсудимые находились под влиянием красных, но это были люди самых различных взглядов и убеждений. Основное ядро составляли интеллигенты и еще группа военных, не связанных с коммунистами. Буду оперировать цифрами: из семидесяти пяти главных обвиняемых (я называю главными тех, кого приговорили к смерти) среди них почти половина имели университетское образование. Здесь были художники, писатели, дипломаты, журналисты, скульпторы, были ученые, инженеры, экономисты. Многие из них принадлежали к высшему, я бы сказал — аристократическому обществу и занимали ответственные посты в имперских учреждениях. Эти люди стали противниками существовавшего режима, боролись против фюрера! В обвинительном заключении так и было сказано. — Редер порылся в папке и прочитал: — «Доктор Харнак и обер-лейтенант Шульце-Бойзен сумели объединить вокруг себя в Берлине представителей различных слоев общества, которые не скрывали своих взглядов, враждебных государству. Их отношение к национал-социалистскому строю было отрицательным. Своей пропагандой они пытались завербовать лиц из среды ученых, полиции, армии, художников…»

Вот что представляла из себя эта организация. Главари ее были неопытными конспираторами, они совершали много ошибок, и тем не менее заговорщики полтора года — с первого дня войны с Россией — поддерживали прямую радиосвязь с Москвой. Подумать только! Они передавали туда наши государственные, военные, экономические тайны… Как только началась война на Востоке, по всей Германии и в других странах, оккупированных германской армией, вдруг заговорили тайные коротковолновые станции. Откуда они только взялись! До конца сорок второго года с ними ничего нельзя было поделать. Вот, например, Ильза Штёбе, связанная с дипломатом Рудольфом фон Шелиа, она одна причинила нам столько вреда… Свою обвинительную речь на первом процессе я так и начал. — Редер опять порылся в бумагах, величественным жестом поднял листок и продекламировал: — «Ужас должен охватить каждого при мысли, что враг знал тайны Германии…»

Это было удачное выступление, оно произвело впечатление! — мечтательно заговорил Редер. — Я выступал в зале имперского военного суда на Шарлоттенбургштрассе. О моей речи доложили фюреру… Да, это было так — враг проник в тайны империи.

Забыв, что он уже не главный прокурор, а всего лишь недавний заключенный нюрнбергской тюрьмы, Манфред Редер повысил голос, появились интонации, которыми он модулировал в зале имперского военного суда: Редер сделался удивительно похожим на свое давнее фото у гранитной трибуны во время фашистского митинга. Его лицо выражало такую же, как там, исступленную одержимость. Он вспыхнул и тут же погас, опять заговорил тихим, скрипучим голосом.

— Что касается обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена, я всегда не переставал удивляться, как мог такой человек оказаться во главе организации, выступавшей против режима и против фюрера немецкого государства. Всем были известны связи его семьи с рейхсмаршалом Герингом. Господин Геринг лично приказал взять Шульце-Бойзена на службу в министерство военно-воздушного флота…

Редер сокрушенно закачал головой, он весь был в прошлом и видел в адвокате Круме человека, с которым может поделиться воспоминаниями.

— Но, как я слышал, — Крум перебил бывшего прокурора, — вы обвиняли подсудимых не только в государственной измене, обвиняли их в разврате, в бытовой нечистоплотности, в продажности и других аморальных делах?

— О да! — с готовностью подтвердил Редер. — Таковы были указания, так приказал фюрер. Заговорщиков надо было представить аморальными людьми, нарушавшими господни и человеческие законы… Не знаю, так ли это было, но какое это имеет значение! Большинство из них были семейными людьми. Тот же Шульце-Бойзен или Арвид Харнак. Их арестовали вместе с женами, которые также поплатились за свои преступления…

— Скажите, господин Редер, — спросил адвокат Крум, — а среди подсудимых были еще супружеские пары?

— Конечно!.. Кроме Харнака и Шульце-Бойзена были поэт Кукхоф и его жена фрау Маргарет, скульптор Курт Шумахер, супруги Коппи, семья Эмиля Хюбнера. Впрочем, это был уже старый, восьмидесятилетний человек…

— Ну, а супруги Герцель — Ингрид и Клаус? — Леонард Крум старался перевести разговор на то, ради чего он приехал к Манфреду Редеру. Его все больше раздражала самонадеянная болтовня бывшего прокурора.

— Нет… Я думал, что, может быть, вспомню… Знаете, в разговоре всегда одно цепляется за другое. Хорошо помню только тех, кого судили на первых процессах. Ведь многих судили и без моего участия. Я только наблюдал за ведением дела. На главных же процессах судили человек шестьдесят — семьдесят, может быть, несколько больше, точно не помню…