В годы большой войны - [104]

Дальше в записках Керстена речь шла о Гитлере. Так же как и все окружавшие его лица, фюрер был суеверен, верил в приметы, в гороскоп, придавал значение расположению звезд, определял судьбу по линии рук. Судя по линиям рук, судьба предвещала ему большие удачи, но линия жизни внезапно обрывалась. Значит, он умрет молодым. И это не давало ему покоя…

Криминального советника все интересовало в записках Керстена, но сохранить для себя он мог немногое — не было времени. Единственное, что мог сделать Гиринг, — переснять на микропленку наиболее важные страницы из дневника. Для этого он отрывался от чтения, выходил в лабораторию рядом со своим кабинетом, делал снимки и снова возвращался к запискам.

Вдруг Гиринга, как несколько дней назад, снова охватила слабость. Он вспомнил совет доктора Керстена — сварил кофе, добавил коньяк и выпил залпом. Через минуту почувствовал себя бодрее. «Помогло! Значит, Керстен прав, — успокоил себя Гиринг. — Просто усталость… Закончим с капеллой, сразу уеду отдыхать».

В комнате было душно, сквозь зашторенные окна не проникал ни воздух, ни свет. Чтобы совсем прийти в себя, Гиринг погасил настольную лампу, потянул штору, которая скользнула вверх, едва он коснулся пружины. Часы на площади светились синим маскировочным светом, стрелка перешла за полночь. В комнату ворвалась волна прохладного воздуха. Гиринг вздохнул глубоко, полной грудью, вздохнул еще раз, немного постоял у окна и опустил штору. Ощупью нашел выключатель. Снова сел за папку Керстена и вдруг прочел такое, чего даже он, старый криминальный советник, не мог себе представить. В дневнике Керстена речь шла о Гитлере.

«Гиммлер нервничал и был взволнован, его что-то мучило, и я спросил его об этом. На вопрос он ответил вопросом:

«Скажите, Керстен, взялись бы вы лечить человека, страдающего тяжелыми головными болями, головокружениями, бессонницей?»

«Конечно, но я должен осмотреть больного, определить причину заболеваний».

«Я скажу вам, о ком идет речь, — ответил Гиммлер, — но вы обязаны дать клятву, что никому не обмолвитесь об этом…»

Гиммлер достал из сейфа черный портфель, вынул из него рукопись и сказал: «Прочтите. Это секретный документ о болезни фюрера».

В докладе было двадцать шесть страниц. С первого же взгляда я понял, что написан он на основании истории болезни Гитлера того периода, когда тот лежал в госпитале в Пазевальке. Как видно из материалов, Гитлер в молодости, еще солдатом, перенес отравление ядовитым газом. Его плохо лечили, и даже возникла опасность, что он навсегда лишится зрения. Но симптомы болезни явно походили на заболевание сифилисом. Из госпиталя больного выписали, — по-видимому, он поправился. Но в 1937 году у Гитлера вновь проявились признаки той же болезни.

В начале сорок второго года стали наблюдаться явления такого же характера, не оставлявшие сомнений, что Гитлер страдает прогрессивным параличом. Налицо все признаки, кроме двух — неподвижности взгляда и нарушения речи.

Я вернул Гиммлеру доклад и сказал, что, к сожалению, ничего не могу в данном случае сделать, так как моя специальность — терапия, а не психиатрия. Гиммлер, желая знать мое мнение, спросил, что можно предпринять в таком случае.

«Назначили Гитлеру какое-то лечение?» — спросил я.

«Конечно. Его личный врач Морелль делает ему инъекции, которые, как он утверждает, замедляют развитие болезни и помогают фюреру сохранять работоспособность».

«Но где гарантия, что это действительно так? — возразил я. — Современная медицина не располагает лекарствами против прогрессивного паралича».

«Я тоже так считаю… Но это не обычный пациент, а фюрер великой германской империи, которая ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, борьбу, которую можно выиграть только во главе с фюрером. Он единственный, кто может осуществить задачу. Когда я думаю, что фюрер послан нам провидением, я не могу поверить, будто нет возможности спасти его! А тут приходит Морелль и заявляет, что может помочь фюреру. Я знаю, что вы скажете, доктор Керстен. Скажете — нужно положить его в психиатрическую лечебницу и исследовать… Но это невозможно сделать. Представьте себе, какое впечатление это произвело бы на немецкий народ, за границей… Иностранные разведки через несколько дней имели бы точные сведения обо всем, даже если будет названа какая-то другая болезнь. Немецкий народ, солдаты узнают об этом из сообщений вражеского радио. Вот почему я решил поверить Мореллю. Если бы ему только удалось сохранить фюрера до тех пор, пока мы выиграем войну!»

Гиммлер взял у меня доклад, положил снова в портфель и запер в сейф. Я уже собирался уходить, когда он сказал:

«Теперь вы понимаете, чем я обеспокоен. Мир смотрит на Адольфа Гитлера как на сильного человека, таким он должен войти в историю. Великая германская империя после войны будет простираться от Урала до Северного моря. Это будет величайшей заслугой фюрера».

Теперь мне стали понятны многие вещи, но прежде всего я хотел узнать, сколько человек посвящено в эту тайну. Я осторожно спросил штандартенфюрера Брандта, секретаря Гиммлера, — что он знает о секретной рукописи в синей папке на двадцати шести страницах.