В глухом углу - [47]

А ведь он может найти и иное отношение к работе, под боком найти — тот же Семен! Вот уж воистину кто интересуется своим делом — не чета мне! Семен, наверно, и во сне видит тачки и лопаты, глину и валуны. А о чем я думаю, засыпая? Что сказали Саша и Витька, на кого заглядывается Валя, о чем думает Светлана, с кем поссорилась Надя — маленькие и серые мыслишки… Может, и к репродуктору я вскакивал по ночам, и волновался за судьбу Суэца, чтоб только оторваться от этой жизни. «Существуй, Вася, — это большая сила!» Вот оно, мое существование, — ссориться с товарищами, надоедно лезть во все дела, куда тебя не просят.

— Уехать бы, — шептал Вася с тоской. — Ах, уехать!

Утром в воскресенье Вася предложил приятелям погулять в лесу. Леша отсыпался за неделю. У Миши заседала редколлегия газеты. С Васей пошел Игорь.

Сперва они шли по лесу, потом через ручей вниз на бережок. Вася набрел на этот маршрут не случайно, а обследуя окрестности. Тропинка кружила по вырубкам, обходила поваленные стволы, пересекала каменистые россыпи. Приходилось то погружаться в темные ельники и пихтарники, то вылезать на светлые лиственные вершинки. Зато на берегу было хорошо. Солнце уже не припекало, но мшанник хранил запасенное с лета тепло, можно было свободно поваляться. На другом берегу стеной поднимался лес, теперь, когда в нем похозяйничала осень, было заметно, что он не так уж беспорядочен — внизу простирался темнохвойный пояс пихт, сосен и елей, над ними вытягивались высокие, лимонно-желтые лиственницы. Друзья шли в накомарниках — в тайге появилась противная кусачая мошка, ее называли «мокрец», потому что она легко раздавливалась, оставляя мокроту.

Вася выбрал местечко, где мха было больше. Некоторое время они отдыхали, потом Вася рассказал о вчерашней встрече с Усольцевым. Кое в чем тот прав, хотя, как все старики, слишком цепляется за свое мирное существование. Интересно, как бы он выглядел, если бы на Ниле пожар не погас, а разгорелся? Потом Вася спросил:

— Ты думаешь, Леша будет валяться в постели?

— Ну, конечно, он же сказал.

— Это не обязательно. Можно сказать одно, а делать другое. Обычное явление.

— Мне кажется, ты ошибаешься, Вася.

— Не спорь, я присматриваюсь к людям. Товарищество наше распадается. Корабль дал течь, ни одна клепка не держит. Печально, но факт.

Игорю думалось, что корабль у них прочный, еще не с одной бурей поборется.

— Вздор! — сказал Вася, привскакивая. — Я в два счета тебя разобью.

Он начал с Мухина. Солдат на три года старше меня, на пять Игоря, разница не малая. У него иные интересы. Выступает он отлично, дела мало похожи на слова. Знаешь ли, что Муха скоро покинет бригаду? Он понравился Усольцеву, решено назначить его редактором многотиражки. Как назвать человека, который от друзей скрывает такой поворот в своей жизни? Это не все. Муха влюбился в Веру. Если он не в комнате, так у нее. Они ходят в кино, шляются на танцы. Разве бывает, чтобы Муха явился раньше двенадцати?

— Я сплю, — ответил Игорь. — Я не замечаю, когда он приходит.

— Теперь Леша. Голова разваливается: как спасти человека?

— От чего его спасать?

— Не от чего, а от кого. Не представляйся, что ничего не замечаешь. Леша катится в пропасть.

— Не вижу, честное слово. Почему в пропасть?

— В пропасть! — повторил Вася. — Я уже не говорю, что он заводит дружбу с пижоном Виталием. Виталий не так страшен, как рисуется по костюму. Леша втюрился в Светлану.

— Да что ты! Вот никогда бы не поверил!

Вася тоже долго не мог в это поверить. Но факты накапливались, а факты — штука неопровержимая. Куда Светлана ни пойдет, Леша ворочает за ней голову, как заведенный. Он остался дома, чтоб перекинуться с ней пустячными словами, без этого он не может.

— Я не против Светланы, — сказал Вася. — Она лучше многих других. Но Леше любовь, как мухе мед — он теперь не вытащит ног. Для нас он пропал, а может, и для всего общества.

Они помолчали, нежась на солнце. Вася заговорил снова:

— Ну, и последнее. Мы приступили к кладке стен, а через неделю начинается работа на нормах. Вчера в конторе подсчитывали нашу выработку, вышло сорок процентов положенного. Вдумайся, Игорь! Это же провал, а никто и ухом не поведет, ни мы, ни начальники! Что будет завтра, если сегодня так плохо?

— Мы учимся, завтра станет лучше. Мы просто не освоились с кирпичами.

Вася высмеял Игоря. Будет не лучше, а хуже. Сегодня осень, завтра — зима. Осень — тихая, теплая, в такую пору работается легко, вот они и нарабатывают сорок процентов. А завтра — холода и пурга, сибирская трескучая зимушка, не московская полуслякоть. И нужно сто, а не сорок!

Он откинулся на спину. По небу катилось похолодевшее солнце. Над Ларой поднималась тайга — темная и густая у воды, светлая и разреженная на холмах. Высокие лиственницы вздымали оранжевые пики крон. Игорь опустил веки, но в глазах по-прежнему стояли нарядные деревья и струилась темная вода. Мысль Игоря бежала вслед воде, стала обгонять ее, далеко обогнала — Лара домчалась до Енисея, повернула на север. Теперь это был не узенький горный поток, а широкая, как небо, дорога, она тянулась к океану. На берегах этого исполинского водного пути простиралась тайга, за ней начиналась тундра, потом шел снег, один снег, ничего, кроме снега. Снег неторопливо, как огромный белый краб, выкинул свои лапы из полярного океана на сушу, покрывал ими горы, леса и болота, то отдергивал их, то снова выпускал, присасываясь к земле. А над ним вставали трубы циклонов, металась и свистела буря. Все это, крутясь, воя, рыча, неотвратимо надвигалось на Игоря, наползало, покрывало, леденило.