В глубине души - [62]

Хорст так не думал, он просто не знал, как скрыть глубокое душевное потрясение, которое вызвало появление на свет сына. Он, человек, в течение пяти лет видевший, как люди убивают друг друга, вдруг понял, кого они убивали. Они убивали вот этих самых младенцев! Ведь каждый, каждый из них лежал когда-то вот так, на руках матери, и доверчиво улыбался миру, даже не подозревая, на что способны эти самые милые люди, так ласково улыбающиеся, глядя на него, и на что будет способен он сам. И поэтому Хорст приставал к соседям со своими глупыми восклицаниями. Он попросту боялся разрыдаться на глазах у всего мира. Элизабет видела и понимала, что с мужем творится что-то неладное, она чувствовала каждое движение его души и сопереживала каждой его мысли. Он был ей так же дорог, как только что родившийся сын, и так же, как ребенка, она готова была опекать и защищать его, взвалив на себя большую часть обязанностей и ответственности за их общую жизнь. Хорст нежился в этом семейном гнезде, думая, что судьба его теперь предрешена и что именно эта предрешенность делает ее такой прекрасной. Ни он, ни его жена не могли предположить, каким жутким отголоском прозвучит еще раз война в их жизни. А произошло следующее.

В начале пятидесятых местные власти задумали провести новую дорогу, чтобы облегчить сообщение между деревней и районным центром. Все радовались этому событию несказанно, потому что эта дорога должна была сократить путь на несколько километров, что в условиях гористой местности, где движение всегда затруднено, немаловажно. По этому поводу даже устроили Srassenfest[5], где городская администрация заявила, что желающие принять участие в строительстве могут получить подряд и неплохо заработать.

На предложение откликнулись почти все. Денег на жизнь не хватало. Предполагаемая магистраль как раз проходила через то место, где располагалась старая мельница. Узнав, что достопримечательность придется снести, сельчане на мгновение погрустнели, а потом дружно взялись за работу. Строили быстро и аккуратно, как подобает немецкому характеру. И вот строительные работы подошли к мельнице, которая стояла, торжественно замерев в своем вековом безмолвии, и никто не решался двинуться с места, чтобы ее снести. Эта мельница являлась живым свидетелем былых времен, и, уничтожив ее, как будто уничтожали связь поколений. Это был редкий момент коллективного прозрения, когда люди вдруг понимают свою глубинную суть и предназначение в этом мире. Молчание затянулось и дошло до такой точки, когда нужен был взрыв, чтобы разрядить ситуацию. Тут вышел вперед молодой рабочий из пришлых, один из тех новых людей, у которых нет почвенной связи с местом. На плече он нес тяжелый молот, который легко придерживал своей мускулистой рукой.

— Ну, что уставились? — хохотнул он, воинственно приподнимая зловещее орудие. — Мы сейчас эту рухлядь в один момент разнесем! — И, размахнувшись, треснул со всей силы по зеленой от вековой сырости лопасти.

Мельница издала человеческий вздох и стала разваливаться. Она действительно прогнила до самого основания, и было просто удивительно, как она не рухнула до сих пор. Это был просто контур, наполненный временем. К вечеру от мельницы и мостика не осталось и следа, и утомленные работники уселись отдыхать в небольшом гроте, который обнаружили под разрушенным мостком. Настроение было благостное. Мужчины разложили прямо на земле салфетки и выкладывали у кого что было, устраивая совместную трапезу. Некоторые принесли с собой пиво и теперь, блаженствуя в вечернем уюте леса, отдыхали, как умеют отдыхать только немцы, с сознанием хорошо выполненного долга.

Вскоре к мужьям подтянулись жены, и началось веселье. Кто-то достал губную гармонику, и люди даже пытались приплясывать под ее незатейливую мелодию. Вечер уже клонился к закату, но было еще по-летнему светло. Птицы восторженно вторили звукам гармоники, и воздух распирало от каких-то волшебных запахов, когда этой безмятежной радости жизни внезапно пришел конец. Молодой рабочий, тот, который развалил мельницу, вдруг встал с камня, на котором сидел, и, схватив его двумя руками, вознес над головой. Было это провидением судьбы или просто проявлением избытка молодецкой силы — трудно сказать. Но пока парень стоял в этой исполинской позе, все присутствующие обратили свои взоры на то место, где только что находился камень. Там, в углублении, лежали совершенно целые, даже ненамокшие, сероватые конверты военных времен. О том, что это были конверты именно тех лет, свидетельствовали плохое качество бумаги и марки, уже давно вышедшие из оборота, на большей части которых красовалась физиономия Гитлера.

Вид кладбища писем вызвал у присутствующих тревожное чувство, какое появляется, когда человек откапывает затаившееся в земле взрывное устройство. Сельчане недоуменно переглядывались, как бы спрашивая друг друга: не опасно ли это? А парень все стоял с камнем над головой, как-то по-идиотски улыбаясь собственной молодости и удали. Наконец силы его закончились, камень с грохотом полетел в ущелье. И тут парень увидел, куда устремлены все взгляды.