В глубинах океана - [29]

Стол оказался достаточно удобным. Сейчас я бы счел удобным все, на чем смог бы растянуться, — даже каменный пол. Я закрепил широкие сетчатые ремни на талии и груди, затем, разумеется, обнаружил, что не могу дотянуться до ног. Мне пришлось развязаться, позаботиться о ногах, затем я снова укрепил ремни на туловище и, наконец, нажал сигнальную кнопку.

Как и было обещано, одна из механических рук тут же потянулась ко мне с наконечником от гибкой трубки, заполненной жидкостью, чтобы я мог пить лежа. Я последовал инструкциям — и это все, что мне удалось запомнить о самом процессе.

Глава 12

Я проснулся с относительно ясной головой. Я лежал на койке в маленькой комнате, где кроме моей было еще только две кровати и больше практически ничего. В комнате никого не было.

Кто-то снял с меня одежду, но она была сложена рядом с изголовьем кровати на каком-то гибриде корзины для белья и стойки для писем. На другом таком же сооружении висели шорты, которые носили многие мужчины из тех, кого я видел вокруг моей капсулы. После недолгого размышления я надел шорты — моя одежда не предназначалась для плавания. Поднявшись с койки, я встал на полу, хотя голова у меня полнилась каким-то странным ощущением.

Мне подумалось, что в данных обстоятельствах я и не должен ощущать никакого веса, помогающего мне стоять; предположительно, я был погружен в жидкость плотнее воды и, следовательно, плотнее моего тела. У меня возникла одна мысль. Покопавшись в карманах своей старой одежды, я нашел перочинный ножик и отпустил его в свободном падении.

Как я и ожидал, он пролетел мимо моего лица. Я стоял на потолке, кровати — тоже.

Я попытался сплавать за ножом, который остановился в двух футах от меня на полу — потолке. Это оказалось не так уж просто, хотя никоим образом не было невозможно. Стало ясно, почему люди, которых я видел, носили балластные пояса. Поскольку у меня нет пояса, мне придется идти пешком, если я захочу куда-нибудь добраться. Похоже, это было очень неудобно, поскольку жидкость была достаточно вязкой, хотя и не такой вязкой, как вода. Кроме того, архитектура строений не предназначалась для пешеходов: одна из дверей комнаты располагалась в стене и была вполне доступна; другая же была в полу — то есть в том полу, к которому сейчас была обращена моя голова и на котором лежал мой перочинный нож. В создавшихся условиях я решил ждать Берта или кого бы то ни было другого, кто принес бы балласт и ласты.

Это решение основывалось еще и на том факте, что я чувствовал себя не в своей тарелке, даже если не учитывать разногласий между моими глазами и вестибулярным аппаратом, которые никак не могли прийти к единому мнению относительно того, где верх и где низ. По сути дела, вестибулярный аппарат вообще не мог прийти ни к какому мнению, и мне внезапно пришло в голову, что над ним тоже была произведена какая-то хирургическая операция. Вряд ли там могли оставить какой-то воздух — или же это было возможно? Во всяком случае, насколько крепка кость и насколько полноценно окружен ею вестибулярный аппарат?

Я ощупал себя и нашел несколько участков на шее и вокруг ушей, где кожу покрывал гладкий хирургический пластик, но это ничего не доказывало. И так было ясно, что с ушами придется что-то сделать.

Желания дышать у меня не возникало; врачи, должно быть, уже загрузили мне запас кислородной пищи во время процедуры. Интересно, подумал я, надолго ли этого хватит?

Внезапно мне пришло в голову, что я нахожусь в полной власти любого, кто захотел бы эту власть употребить, потому что не имею ни малейшего представления, где брать эту «пищу». Мне следовало как можно скорее обсудить этот момент с Бертом.

Я попытался заставить себя дышать. Мне удалось медленно вытолкнуть жидкость из своих легких и так же медленно ее втянуть. Но это было больно, и у меня закружилась голова даже больше, чем от того, что я одновременно находился и вверх ногами, и в привычном положении ногами вниз. Жидкость вливалась в мое дыхательное горло; я ее ощущал, но позыва кашлять не возникало. Я до сих пор считаю, что это, должно быть, одна из самых тонких составляющих процедуры превращения, потому что здесь задействованы нервы и мышцы, отвечающие за кашель.

Наличие жидкости в моем дыхательном горле вызвало к жизни еще один вопрос. Конечно, говорить я не мог, но я также не знал знакового языка, который здесь, похоже, был общепринятым, — и даже не имел понятия, на каком из звуковых языков он основан. Следовательно, мне предстоит длительное обучение, если я собираюсь общаться с местными жителями. Может быть, лучше не тратить на это силы — если я смогу узнать от Берта все, что мне нужно, то уроки языка окажутся пустой тратой времени.

Впрочем, я мог слышать. Звуки казались немного странными, хотя некоторые из них напоминали гул высокоскоростных моторов и генераторов. Свисты, шумы — здесь присутствовали все категории звуков, которые только можно обозначить каким-либо словом, но все они немного отличались от их знакомых эквивалентов; и только один вид шума здесь отсутствовал совершенно. Здесь не было слышно человеческой речи, пронизывающей любую другую населенную часть Земли.