В глубинах Балтики - [78]

Корниенко схватил ручной сигнальный фонарь и начал «морзить». Катер прекратил сигналить, По-видимому, немцы пытались понять, что передают с лодки. А Корниенко, как истый украинец, перешел на родной язык и быстро строчил: «Уходи к бисовой матери, а то утопим!»

Если идти на Мемель, то от буя надо было на несколько градусов изменить курс вправо, а если идти в Пиллау — лечь на курс 90°. [234]

Когда до буя оставалось два-три кабельтова, катер отдал швартовы и снова стал «морзить». Корниенко отвечал ему знаком «понял», как это принято у нас. Вдруг катер дал ход и пошел на пересечение нашего курса. Еще несколько секунд, и лодка врежется в левый борт катера.

— Право на борт, курс — девяносто!

Катер дал полный ход, лодка начала поворот вправо, и столкновения не произошло. Расстояние между нами быстро увеличивалось. Катер лег на контркурс, дал два длинных тире. Корниенко ответил тем, же сигналом. На этом встреча закончилась. Когда огонь буя стал едва различим, легли на норд и включили винт-зарядку.

За утренним обедом, после ухода под воду, эту интересную встречу шумно обсуждали. «И у фрицев бывает прорушка», — говорил Корниенко.

Думаю, что силуэт советских подводных лодок был хорошо известен личному составу катеров противника. У всех лодок, воевавших на Балтике, на палубе или мостике были пушки. У «Лембита» пушки не было видно, кроме того, вся надстройка резко отличалась от силуэта лодок отечественной постройки. Шли мы, не прячась, курсом от немецких баз, вот и приняли нас немцы за своих. А неувязку со световым разговором на катере могли счесть как неожиданное изменение кода.

Через сутки впервые за все время войны обнаружили большую группу военных кораблей. Не помню, кто из вахтенных офицеров доложил о появлении конвоя, но картина, увиденная мною в перископ, крепко запомнилась. Влево на горизонте удалялись несколько малых тральщиков. Два эскадренных миноносца типа «Z» шли на параллельных курсах; посредине, несколько отступя, шел крупный корабль, похожий на крейсер или даже линкор, а за ним еще два корабля, класс которых я определить не мог. Группа шла на большой скорости.

— Боевая тревога! Приготовить торпедные аппараты! Стрельба залпом из четырех торпед! [235]

Моментально экипаж лодки занял боевые пост. Мой помощник Михайлов с таблицами торпедной стрельбы и тетрадью для записей и штурман Митрофанов с планшетом у карты готовы к расчетам боевого курса. Ошерович и Ченский со всей минно-торпедной группой колдуют у торпедных аппаратов. Инженер-механик Моисеев не спускает глаз с многочисленных приборов, показывающих работу механизмов.

После двух подъемов перископа определили курс и скорость противника, в крупном корабле я опознал крейсер «Нюрнберг». О таком объекте атаки передали по переговорным трубам в отсеки. На боевых постах все удвоили внимание.

Получая от меня данные — пеленг и дистанцию, Михайлов и Митрофанов рассчитали боевой курс. Боцман Дмитриев и рулевые Корниенко и Корешков отлично вели лодку по глубине и курсу.

Последний подъем перископа; по расчетам, до залпа осталась одна минута.

— Аппараты товсь!

Вдруг «Нюрнберг» резко изменил курс. Командую:

— Право руля! Право на борт!

Но крейсер циркулировал быстрее лодки и показал нам корму. Пришлось спокойно и четко скомандовать:

— Отставить товсь! — Необходимо было подчеркнуть слово «отставить», иначе торпедисты, ожидавшие совсем другую команду, сгоряча могли нажать на рычаги, и торпеды пронеслись бы мимо цели.

Я уже писал ранее, что такие срывы атаки больно отражаются на всех. Но приходится смириться и держать нервы в узде.

На другой день снова появился эскорт тех же кораблей. На этот раз обнаружили их на большом расстоянии. Вся группа, придерживаясь генерального курса, шла коротким зигзагом. Началась классическая атака с большой дистанции. Но снова нас постигла неудача. Не успевали мы выйти на угол упреждения, как крейсер отворачивал. В некоторой степени это [236] происходило потому, что маневренные элементы лодки сильно изменились из-за специальных противоминных устройств, имевшихся в этом походе на ее корпусе. Замедлилась циркуляция, и увеличилось время ухода лодки под воду. Возможно, сказалось и отсутствие у меня опыта торпедной стрельбы по быстроходным целям, идущим зигзагом.

Так эта крупная цель только подразнила нас, и я был в очень удрученном состоянии.

Следующая ночь была темная, изредка сквозь тучи проглядывала луна, море спокойное. Со мной на мостике, как и всегда, нес вахту командир отделения рулевых С. М. Корниенко. Он заметил на горизонте светящуюся точку. Сразу же я изменил курс, и мы пошли по направлению к ней. Вскоре вырисовался силуэт транспорта. Он был не больше 5 тысяч тонн водоизмещения.

На транспорте нас заметили, но, по-видимому, приняли за катер, включили ходовые огни и передали сигнальным фонарем какое-то слово. Не получив ответа и опознав в приближающемся корабле подводную лодку, транспорт изменил курс, увеличил скорость хода и выключил все огни.

Я объявил боевую тревогу. Полным ходом под дизелями пошли на сближение. На мостик вынесли ночной прицел. Из первого отсека Ошерович доложил о готовности выполнить двухторпедный залп. Легли на боевой курс. Обычно на дизель-электрических подводных лодках торпедная стрельба в надводном положении производилась на ходу под электромоторами. Когда до залпа оставалось две минуты, я скомандовал: