В глубь времен - [3]

Симон, умевший при постановке диагноза сопоставлять различные симптомы, вдруг понял, что же необыкновенное таилось в картине подледного рельефа. В природе не существует прямых линий. Поверхность, над которой веками трудились силы земные, всегда асимметричны. А то, что показывал Бриво, было чередованием прямых линий, пунктирных, ломаных, но абсолютно прямых. То, что такое образование не может быть естественным, было очевидно.

Симон сделал логичный вывод:

— В твоей штуке что-то отказало…

— А у тебя там ничего не отказало, а? — Бриво постучал по лбу указательным пальцем. — Эта "штука" работает как часы. Хотел бы я так функционировать до последнего вздоха. Это там, внизу, что-то не так…

Он постучал по льду каблуком своих меховых унтов.

— Такой профиль. Это невозможно, — сказал Симон.

— Знаю, это кажется сном.

— А другие, что они нашли?

— Ничего не знаю. Сейчас позову их…

Он зашел в лабораторию снодога, и через три секунды завыла сирена, вызывающая всех членов экспедиции для общего сбора.

Впрочем, все они и так уже возвращались. Сначала показались две пешие группы с классическими зондами. Потом снодог, к которому был прикреплен приемник-передатчик нового зонда. Красный кабель связывал его с пультом управления-записи внутри вездехода. Затем техник Элуа, Луи Грей, сгорающий от нетерпения узнать возможности нового зонда, и прибывший сюда для его установки заводской инженер Лансьо. "Старики" не могли не усмехнуться, глядя на этого высокого худого парня с очень деликатными манерами, и настолько элегантного, что его полярный костюм казался сшитым у Кристиана Диора. Элуа прозвал его "Изящный", и это прозвище очень подходило ему.

Он молча вышел из снодога, сдержанно выслушивая нелестные оценки Грея по поводу его "утвари". По мнению гляциолога, зонд полностью свихнулся. Он никогда в жизни не видел большей древности, и эта куча металлолома имеет наглость выдавать такие профили.

— Короче, ты удивлен, — прервал его Бриво, стоя у входа в лабораторию снодога.

— Это ты меня звал?

— Да…

— Что происходит?

— Зайди, увидишь…

И они увидели…

* * *

Они увидели четыре снимка, четыре профиля, все четыре разные и все четыре похожие. Снимок, сделанный новым зондом, был записан на трехмиллиметровую пленку. Грей просмотрел ее на контрольном экране. То, что три зонда показывали расплывчато, новый воспроизвел с потрясающей четкостью. На экране с яркостью, не оставляющей сомнений, высветились обрушенные лестницы, изломанные стены, развороченные купола, искореженные винтообразные площадки. Все эти детали гигантских сооружений казались разбросанными и разбитыми.

— Руины!.. — воскликнул Бриво.

— Невозможно, — еле слышно произнес Грей.

— А почему? — невозмутимо сказал Бриво.

Бриво был сыном крестьянина-горца из Верхней Савойи, который один из всей деревни продолжал разводить коров вместо того, чтобы доить парижан, зажатых в десяти квадратных метрах снега или скошенной травы. Отец Бриво окружил свой кусочек горы колючей проволокой с надписью "Вход воспрещен" и свободно жил в своей тюрьме.

Бриво унаследовал от отца небесно-голубой цвет глаз, черные волосы, уравновешенность и невозмутимость. Он видел руины, как и все, кто находился здесь. Но все видели и не верили, а он верил, потому что видел их. Даже если бы он увидел подо льдом своего отца, он бы на секунду удивился, а потом сказал: "Ну, папа, ты и забрался…" Но другие члены экспедиции не желали признавать очевидное.

Четыре снимка перекрывали и одновременно подтверждали друг друга. Художник Бернар получил задание совместить их. Через час он представил первый эскиз. Впечатление было гнетущее. Странная архитектура, архитектура титанов, разрушенная кем-то еще более мощным.

— И на какой глубине все это? — спросил Элуа.

— Между девятьюстами и тысячью метров! — сердитым голосом сказал Грей, как будто он нес ответственность за всю грандиозность этого открытия.

— То есть сколько они там?

— А кто знает… Мы никогда не доходили до такой глубины.

— Но американцы доходили, — мирно заметил Бриво.

— Да… и русские тоже…

— Они смогли датировать свои образцы?

— Кто знает, точно никто не может сказать.

— А приблизительно?

Грей пожал плечами, понимая всю абсурдность того, что собирался произнести вслух:

— Около девятисот тысяч лет, плюс-минус несколько веков.

Кто-то вскрикнул, затем наступила смущенная тишина.

Люди, собравшиеся в вездеходе, смотрели то на эскиз, то на последнее изображение на экране. Постепенно они стали отдавать себе отчет в необъятности своего невежества.

— Не укладывается в голове, — признался Элуа. — Это явно творение человеческих рук. Но девятьсот тысяч лет назад не существовало людей.

— Кто тебе это сказал? — съязвил Бриво.

— То, что мы знаем из истории человечества и эволюции жизни на земле, — сказал Симон, — это не больше, чем испражнения блохи на площади Согласия…

— Ну и? — прервал его Элуа.

— Господин Лансьо, я приношу свои извинения. Я был несправедлив к вашему аппарату, — проговорил Грей.

Лансьо. "Изящный". Сейчас никому в голову не пришло бы так его назвать, даже про себя. Им было не до обычных в их кругу шуток и дружеских подкалываний, помогавших превозмогать холод и медленное течение времени. Да и Лансьо вдруг утратил свой лоск. У него были уставшие глаза, он затягивался потухшей сигаретой и, наклонив голову набок, отсутствующе смотрел на Грея.