В эфире 'Северок' - [2]

- Чего задумался? - спросил с хрипотцой в голосе. - Идем в нашу халупу! - И, взяв мой вещевой мешок, он нырнул в палатку. Я - за ним.

- Ну, обживайся, - сказал сержант. - Здесь наш дом.

Перед вечером заглянул лейтенант Чижов: поинтересовался, как устроились, кто в чем нуждается. Но мы хорошо знали, что идет война, что не до комфорта. Затем он рассказал, какие специальности можно получить в этой школе.

Многие ребята изъявили желание стать радистами-разведчиками. Один я был в растерянности и нерешительности. Знал, что работа радиста-разведчика романтична, увлекательна, полна приключений. Но понимал, что есть в ней и трудности, которые преодолеть дано не каждому.

"А все-таки неужели я хуже других? - мелькнуло в голове. - Другие же могут!" И тут же записался у лейтенанта Чижова в радиороту.

Спать легли поздно, но сразу никто не уснул. Каждый думал о своем, а может быть, и об одном и том же.

В наш палаточный городок ежедневно прибывало пополнение. А вскоре начались занятия. Изучали материальную часть радиостанции, овладевали азбукой Морзе, набивали руку на ключе. Словом, приобретали новые военные навыки.

Я с первых дней погнался за скоростью и "сорвал" себе руку. Думал одним махом овладеть техникой передачи, а это оказалось не так-то просто! Особенно плохо получался цифровой текст: я всякий раз машинально не "добивал" или "перебивал" точки. Было и горько и обидно.

Но вдвойне обидно, что много дополнительного времени тратил на меня лейтенант Чижов. Мне было просто жаль его - он так упорно, так настойчиво добивался от меня умения работать на ключе, а мне стоило лишь немного постучать, и рука начинала срываться: передавал вместо трех точек четыре. Словом, не то, что надо... А ведь нам предстояло работать только цифровым текстом!

Однажды на ротном комсомольском собрании обсуждали неуспевающих. Обо мне почему-то не сказали ни слова. И вдруг поднялся старший сержант, тот самый, что внес мой вещмешок в палатку. Откашлялся и как сплеча рубанул:

- А почему о Выскубове умолчали? Он тоже не успевает. Отчислить надо и его. Пусть не позорит роту.

В зале загудели. Все знали, что я сорвал руку. Тогда поднялся лейтенант Чижов:

- Я с вами, товарищ Захарчук, не согласен. Вы же в курсе, что Выскубов передавал уже сто тридцать знаков в минуту. И на приеме работал отлично. Но сорвал руку. Это ведь дело поправимое.

Все одобрительно зашумели.

Захарчук ухмыльнулся и с места выкрикнул:

- А я все-таки предлагаю отчислить!

- Слушай, друг, зачем так говоришь? Нехорошо, Михаил, - сказал совсем еще молодой парень, прибывший в радиороту тогда, когда мы уже принимали Морзе на слух и передавали на ключе по нескольку групп. Но Григорян за короткое время догнал нас и даже перегнал. - Такое может случиться и со мной, и с тобой...

- Отчислить! - настаивал Захарчук.

- Ну что ты заладил: отчислить да отчислить, - перебил его комсорг роты Анатолий Шишкин. - Чужие грехи, Миша, - перед очами, а свои - за плечами. По-моему, командир роты лучше нас с тобой знает, кого отчислить, а кого оставить. Я уверен, что Выскубов прекрасно будет работать на ключе, на задание пойдет в числе первых.

И я остался в радиороте. Тренировался до седьмого пота! Бывало, все отдыхают, а я - в классе, за ключом. Иногда так наработаешься, что голова трещит и пальцы немеют... Сначала медленно-медленно выстукивал я точки и тире. Потом прибавлял скорость. Рука становилась все тверже, уже не срывалась. И вскоре я догнал товарищей.

Где-то во второй половине августа начались учебные прыжки с парашютом. На втором прыжке меня опять постигла неудача: ну просто невезение за невезением! Только вошел в нормальную колею - и на тебе, новая беда. При приземлении правая нога у меня попала на камень, подвернулась, и я получил растяжение.

Больше недели пришлось ходить с костылями. На прыжки меня, конечно, не допускали. Но зато в это время я с остервенением тренировался - все выстукивал на ключе точки, тире...

* * *

Учеба шла своим чередом: упорно, напряженно. Мы постигали нелегкую профессию военного разведчика. Помимо работы на рации, нас учили взрывать вражеские склады, мосты, железнодорожное полотно, без шума снимать часовых. Мы твердо знали - закончив краткосрочную учебу, будем заброшены к фашистам, в их тыл. Поэтому каждый старался как можно глубже изучить дело, ибо там, среди врагов, никто тебе не даст консультацию.

2

Шли недели, месяцы. В декабре сорок первого батальон погрузился в железнодорожные вагоны, и мы отправились на запад, ближе к фронту. Поезд мчался почти без остановок. На третьи сутки наш эшелон загнали в тупик.

Рано утром я вышел из вагона, осмотрелся и, словно на крыльях впорхнув назад в вагон, начал теребить спавших ребят.

- Да вставайте же, сони! Мы - на родой Кубани! В Краснодаре!.. кричал я так громко, что спавшие оторопело повскакали.

Кубанец Иван Холод протер заспанные глаза и спросил как бы нехотя:

- А не брешешь?

- Да ты иди погляди! - тянул я его за руку. Сунув босые ноги в сапоги, Холод подошел к двери, выглянул.

- О, це и правда, шо Краснодар, - пробасил он и тут же обнял меня так, что косточки захрустели. Холод был выше меня ростом и обладал большой силой. О нем даже ходил слух, будто он родной внук русского богатыря Ивана Поддубного. На это Холод отвечал: