В дыму войны - [74]
Лежа в цепях на подступах к Петрограду, мы ни одной минуты не верили в серьезность борьбы с Керенским.
И эту уверенность в своем превосходстве над противником мы не утратили бы даже тогда, когда узнали бы, что против нас двигается весь фронт с портретами Керенского на знаменах.
Так велико было сознание правоты. Так сильна и единодушна была воля к победе у каждого стрелка.
Против нас были выдвинуты сначала кавалеристы в конном строю, потом цепи пехоты под прикрытием броневиков.
Мы подпускали их на выстрел охотничьего ружья и одним дуновением опрокидывали назад.
Били щелчками в лоб, как комаров, и не было в сердцах наших настоящей злобы, обычного воинского исступления, нарастающего в бою. Не было потому, что попытка Керенского взять Петроград казалась смехотворной.
Взятых в плен раненых солдат и офицеров любовно перевязывали, поили чаем, угощали бисквитами и отечески журили:
– В своем ли вы уме?
– Против кого идете?
– Мы – народ, демократия. Россия за нами, и за нас миллионы трудящихся. Мы за мир.
– Ваш Керенский – антюрист, шарлатан!
Пленных без конвоя направляли в город, в госпиталя, добродушно улыбались. Их взгляды говорили нам: «Виноваты, больше не будем». Не война – маневры.
В городе начались погромы винных складов. Участники – уголовный элемент и мещане. Многие переодеты солдатами, а может быть, и в самом деле солдаты. Несомненно, что погромами руководит чья-то опытная твердая рука. Кто-то делает «подводы», указывает погромщикам «ренсковые погреба» и подвалы, с которых давным-давно сняты заманчивые зеленые вывески.
У разбитых винных подвалов происходят дикие сцены. Говорят, что в одном подвале у Невской заставы под напором толпы раскатились бочки с вином, наложенные до потолка, и насмерть задавили до десятка пьяниц.
В другом подвале, в районе Лиговки, из разбитых бочек напустили на пол в аршин вина. Из пыльного заплесневелого подвала сделали винный бассейн. Из бассейна черпают ковшами, ведрами, пригоршнями, банками из-под консервов. «Деловые» тащат вино домой, чтобы спекулировать на нем. Рыцари зеленого змия – «бескорыстные джентльмены» – выпивают свою долю тут же.
Напиваются до одури, до горячки, испражняются в винный бассейн и снова пьют из него…
Рассказывают, что несколько человек «пьяных, как стелька», утонули (захлебнулись) в винном бассейне.
Оставшиеся в живых вытащили утопленников за нош и, ничуть не смущаясь, принялись допивать благодатный напиток.
– Спирт ничем не испоганишь!
Милиции нет. Она только организуется и совершенно бессильна прекратить винную вакханалию.
Высшим властям тоже не до винных погромов. Перед ними ежечасно всплывают сотни сложнейших государственных вопросов, которые требуют немедленного разрешения.
Кроме того, пропасть возни с фронтом, с армией.
На ликвидацию винных погромов, наконец-то, решили бросить воинские части. В помощь милиции формируются специальные дружины из трезвенников-солдат и офицеров.
Я записался. Назначили «главковерхом» отряда трезвенников в двадцать пять штыков.
Ночью ходили в «дело». В районе Суворовского проспекта «разбили» и «рассеяли» две банды погромщиков. Потерь с нашей стороны нет.
Мои ребята возмущены погромами и рвутся в бой. Приходится их сдерживать.
После нескольких залпов в воздух, когда банда пьянчужек бросилась на утек, дружинники беспощадно молотили их прикладами.
Многим повытрясли хмель и, пожалуй, навсегда отбили охоту к погромам.
Один из дружинников говорил мне:
– Товарищ начальник! Чего зря поверху палим? Прикажите стрелять прямо в эту сволочь. Разве это люди? Мы революцию делаем, за новую жизнь боремся, чтобы всем хорошо было, на нас с удивлением смотрит весь мир, а эта мразь шухер устраивает. На всю революцию пятна кладет. Эх, так и чешутся руки, ей-богу!
Другие тоже настаивали на этом.
Но у меня категорический приказ Петроградского совета «пускать оружие в ход только при случае нападения на дружинников».
Дисциплина прежде всего.
Совету виднее.
Знаю, приказ отдан не из сентиментальных побуждений.
Получили приказ выделить из батальона отряд в четыреста штыков и срочно направить его в Могилев на Днепре в распоряжение главнокомандующего, прапорщика Крыленко.
Волнуется казарма.
– В Могилеве нам нечего делать! Даешь демобилизацию. Даешь проходное свидетельство на родину!
– Каки таки отряды??
– Опять на фронт?
– Что за прапорщик-вояка объявился?
– Для чего переворот делали?
– За что боролись?
– Опять Керенщина какая-то?
– Никуда не поедем, с места не сдвинемся!
Митинг собрали на дворе.
Пришли все до одного.
– Слово имеет представитель Петросовета.
Хмуры солдатские лица. Ни одного хлопка, которыми всегда встречали за последнее время появление на трибуне представителей совета и военно-революционного комитета.
Оратор выдался блестящий.
Начал издалека, но с первых же слов ухватил каждого солдата за сердце и так держал в руках, не выпуская до самого конца.
На сердцах играл, как на скрипке.
И плакали, и смеялись, когда он хотел. Дышали одним вздохом с ним. Ловили глазами и ртом каждый жест его руки.
Безжалостно разбередил он незажившие раны. Воскресил в памяти и старую царскую казарму, и гусиный шаг, и словесность, и зуботычины, и колку чучел, и окопную жизнь.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.