В дыму войны - [71]
Возмущаются приказом № 1.
В офицерском клубе капитан Замбар-Заречный открыто ораторствовал:
– Я понимаю, господа, некоторый сдвиг был нужен, но нельзя же доходить до такого безобразия, как выборы командиров самими же солдатами по какой-то жидовской четыреххвостке. Разве можно таким дуракам, как наши солдаты, давать свободу?
Офицеры ему не возражали. Сочувственно улыбались.
Проводится кампания по сбору теплых вещей для фронта. Очевидно, зимняя кампания неизбежна.
Ходили по квартирам с подписными листами.
Буржуазия кричит о войне до победы, а жертвовать у нее рука не поднимается. Дают мало.
Сегодня на полковом митинге наши большевики предлагали:
– Раз нужно для армии, обложить буржуазию в обязательном порядке.
Докладчик, член Петросовета, эсэр, внушительно ответил:
– Обложить нельзя. Это уже будет покушение на частную собственность. Частная собственность даже в Великую Французскую революцию не была тронута. Мы в принципе, конечно, за уничтожение собственности, но нельзя так сразу…
Эсеру очень горячо отвечал солдат первой роты Широков:
– Одеяла, чулки, портянки взять у буржуев, говорите, нельзя. Частная собственность. Миллионы награбили. Дома каменные понастроили от военных доходов – и ничего тронуть у них не моги!..
Почему же меня берут и гонят на фронт? Я три раза ранен. Разве мое тело, моя жизнь – не собственность?
Почему мою собственность взять можно, а собственность миллионеров нельзя?
Вы говорите: Великая Французския революция. Значит, не Великая она, коли собственность буржуйскую пощадила. А если она была Великая, то нам этого мало, мы хотим Величайшую!..
В обед ко мне подходит солдат Иванов.
– Был я намедни на митинге в городе. Оратор доказывал, что скоро социализм настанет. Все будет общее. Всех как бы в одну семью сгонят. Правда ай нет, товарищ вольноопределяющийся?
– Правда. К тому идем, товарищ Иванов. По-новому заживем скоро…
– Он смотрит на меня несколько секунд и молчит, видимо, вдумываясь в новое для него положение.
Митинг по текущему моменту закончился вчера в казарме очень бурно.
Докладчик-меньшевик два часа витиевато и скучно говорил о наших долгах, о наших обязанностях в отношении союзников, о внутреннем положении и больше всего о необходимости продолжения войны.
Первым слово по докладу взял солдат Квашнин.
– Я шесть лет на военной службе безотходно трублю. С 1911 года маюсь. Шесть лет, седьмой пошел, на цепе сижу. Скоро конец будет?
Жизнь проходит, молодость проходит, братцы, а маяте нашей солдатской и концов не видно… Вот я и говорю всем: довольно! К черту все: и окопы, и вшивые казармы! Давай нам замирение! Давай роздых! Окаянные мы, что ли, всю жизнь носить эту серую шинель? Отпущай всех по домам. Семьи без нас измучились, хозяйство в развалку пошло!.. Передышку дайте!
Не дадите – новую революцию делать будем. Все перевернем вверх дном!
Под бешеный треск аплодисментов он сходит с бочки и скрывается в толпе.
Следующий оратор опять мямлит о необходимости войны.
И сотни глоток кричат ему угрожающе:
– Долой! Заткнись!
– Слезай сам, а то стащим!
– Хошь воевать – айда на фронт, а мы боле не хочем!
– Испробовали, и хватит о нас!
– Смольный становится очагом революции. Ослепительные трескучие искры от него разносятся по всей России. Горючего материала кругом полно.
Фетишизм Таврического падает с каждым днем.
Таврический еще царствует. Но он похож на человека, про которого говорят: «Он мертвее мертвого».
Массы левеют.
В Петросовете левое крыло пожирает центр. Кого не может проглотить, выплевывает на улицу.
В сущности говоря, временному коалиционному правительству нужно бы уйти в отставку. Уйти, пока можно без крови и даже с театральным жестом…
Но оно не сделает этого. Временное правительство ослеплено собственным красноречием, убаюкано сладкой риторикой Александры Феодоровны[8].
Министры намерены сидеть в своих креслах до того момента, когда солдаты ворвутся в Таврический и в Зимний с оружием в руках.
Докатился слух, что после восстановления на фронте смертной казни военно-полевой суд расстрелял солдата за кражу яблок из помещичьего сада.
В газетах появились туманные заметки, не то оправдывающие этот расстрел, не то отрицающие самый факт расстрела.
Слух взбудоражил все полки. Сегодня на митинге в нашем полку докладчику по текущему моменту задали вопрос:
– На каком основании нашего брата за буржуазные-яблоки расстреливают?
Докладчик был видный эсэр, член Петросовета. Уверенно заговорил заученные слова о мародерстве, о дисциплине, о чести «революционного» солдатского мундира.
Закончить ему не дали.
Загалдели. Ругательства, протесты, взлетая над бритыми головами слушателей, грузно шлепались в трибуну:
– Старый режим вертаете!
– Палачество развели для нас!
– Почему царя не казнили?!
– Министров почему не повесили?!
– Они, вишь, яблочков чужих не ели!!!
– Долой смертную казнь!
– Войну долой!
– Погодите, мы вам припомним эти «яблочки»!
– Придет наш праздник!..
– Долой!..
Маститый эсэр сошел с трибуны с поникшей головой под злые солдатские свистки и оскорбления.
Полк шумел прибоем.
– Кто-то высоким тенором кричал:
– В ружье, братишки! В ружье! Разнесем! Долой смертную казнь!
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.