В дыму войны - [69]
Буржуи, конечное дело, перепутались: что вы, дескать, с нами делаете, товарищи и граждане солдаты?
А кексгольмцы им отвечают:
«Вы все кричали: «Война до победа» – вот мы вашу храбрость проверим. Не угодно ли с маршевой ротой в окопы?»
С буржуев песок посыпался:
«Отпустите хоть с женами проститься! – взмолились они перед солдатами. – Письма хоть послать разрешите».
Скулят все, воют. Заболели кто поносом, кто чем. Врача требуют.
А солдаты никаких не признают. Стоят на революционном своем посту – и все.
«Будете шуметь – перестреляем здесь же в казарме». – Это они буржуям.
Буржуи притихли. Смирились. Сидят уж четвертый день. На паек их зачислили, кормят помаленьку. Не кормить совсем тоже нельзя – подохнуть могут.
– Что же, отправят они их на фронт? – спросил я Фофанова.
– Не знаю, – ответил он скороговоркой. – Командир полка вишь шеперится. «Не имеем, говорит, законного права на это дело. Я, говорит, под суд за вас пойду». А солдаты говорят: «Наша теперь власть. Как хотим, так и делаем».
Пожалуй, отправят.
Перевыборы в Петроградский совет. Собрание бурное, как никогда. В казармы явились представители от всех партий, за исключением кадетов. Кадетские ораторы боятся выступать среди солдат: не одного уже поколотили…
Кадеты сошли со сцены. Борются две силы: эсэры и меньшевики, с одной стороны, большевики – с другой.
После ожесточенных прений большевики на нашем собрании одержали вверх.
Их лозунги, бросаемые с трибуны ораторами, каждый раз вызывали взрыв искренних аплодисментов.
В совет выбрали сочувствующих большевикам – Дерюгина, Игнатова и Чичкина.
Для контроля над депутатами (за кого они будут голосовать на заседании) выбрали Петрова. Ему вменили в обязанность сидеть в зрительном зале и не спускать глаз со своих представителей.
Уполномоченный по перевыборам возражал против такого «недоверия» к только что выбранным депутатам. Не послушали.
А депутатам дали короткий словесный наказ:
– Ежели в совете будете за буржуазные резолюции голосовать, войну до победного конца приветствовать, не показывайтесь в казарму… С четвертого этажа в окно выбросим!
Назревают события. Не сегодня-завтра на улицах будут строить баррикады. Вторая революция неизбежна. Борьба обещает быть жестокой.
Нужно четко выявить свое отношение к грядущим событиям.
Но сделать это так трудно.
Я стою на распутьи.
К большевикам меня притягивают одни моменты и отталкивают другие.
Я обращаю свой взор в сторону Короленко и Горького – к их голосам всегда прислушивался. Но сегодня я ничего от них извлечь не могу. Они сами запутались в событиях. Горький определенно против новой революции, против большевиков. Но он же против войны и, стало быть, против эсэров и меньшевиков, которые после ухода со сцены кадетов монополизировали право кричать о войне до победы.
Со страниц «Новой Жизни» Горький обстреливает и правых, и левых. По его мнению, все делают не то, что надо. Все губят революцию.
В офицерском клубе давали ужин в честь навестивших наш полк офицеров французской службы.
Достали коньячку, шампанского, и все были навеселе.
Начались тосты. Пили за французскую армию, за французского президента.
Кадровые офицеры предложили тост за великого князя Николая Николаевича, шефа нашего полка. Несколько человек новоиспеченных выборных офицеров (из бывших фронтовых унтеров) запротестовали, но бокалы осушили.
Офицеры предложили тост за бывшего императора Николая.
Молодые энергично запротестовали. Протест поддержали и французские гости. Они, как офицеры республиканской армии, не могут пить за сброшенного с престола монарха.
Пререкания перешли в скандал.
На пол полетели тарелки, ножи, вилки. Обе стороны схватились за сабли.
Кадровое офицерство смяло республиканцев и выбросило их за порог клуба.
Многим основательно пересчитали ребра. Одному прапорщику расквасили тяжелой бутылкой из-под шампанского физиономию.
– А все-таки царя вам не видать! – кричали республиканцы по адресу кадровиков.
– А ваш Керенский – крещеный жид! – выкрикивали в свою очередь реакционеры…
В помещение нашей роты вбежал взволнованный вестовой из офицерского клуба.
– Братцы! В клубе наших выборных офицеров избили. Старые офицеры пьют за здоровье Николая Романова. «Боже, царя храни» поют.
Час ночи.
Разгар солдатской гульбы. Народу в казарме мало: часть в карауле, часть танцевала в соседнем батальоне вальсы и кадрили.
Домовничали лишь старики, больные да не умеющие танцевать.
– Проучить их, сволочей, – рявкнул отделенный Живов и первым бросился к пирамиде за винтовкой.
В пять минут оделись и вооружились все до одного, кто был налицо.
Сжимая в руках винтовки, бросились в клуб на расправу с теми, которые «хочут царя» и смеют открыто заявлять об этом.
Клубных гуляк кто-то предупредил.
Прибежавшие солдаты не нашли в клубе никого. На полу валялась побитая посуда, сорванные погоны, клочья одежды.
В мутных лужах вина и пива плавали окурки.
Был в казарме представитель Петросовета.
Записывал желающих – из окончивших учебную команду – обучать военному делу организующиеся на заводах отряды Красной гвардии.
Я записался. Работаю уже месяц. Занимаемся три раза в неделю по вечерам. В воскресенье – сверх программы – четыре часа. У меня целый взвод в сорок восемь бойцов.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.