В двух шагах от войны - [58]

Шли долго и трудно. Моряки то и дело падали, нам приходилось поднимать их, часто мы присаживались по их просьбе отдохнуть, а потом опять шли и шли. И никто даже не пикнул, хотя те двое, у которых были раненые ноги, должны были опираться то на кого-нибудь из нас, то на своих товарищей. Они при этом еще умудрялись подшучивать друг над другом и смеяться.

— Крепкие ребята, — сказал Арся.

— Да, — сказал Славка.

— Ага, — сказал Васька.

Я посмотрел на него, и он показался мне совсем другим: даже толстые губы были сейчас крепко сжаты, а разлапистая походка стала тверже и уверенней.

В лагерь мы пришли уже не то поздно ночью, не то рано утром — разбери тут, когда солнце светит круглые сутки. Словом, было около четырех часов. Дома — вот ведь как: дома?! — никто не спал и уже готовилась другая группа, чтобы идти нас искать. Воплей, возмущенных и радостных, было столько, что хоть затыкай уши. Но когда распознали, с кем мы пришли, наступила уважительная тишина.

Американцы сидели на земле, смущенно и устало улыбаясь. Только Джеймс Гаррисон — штурман — стоял рядом с Антоном, когда тот докладывал обо всем Людмиле Сергеевне. Она, бледная и очень серьезная, молча выслушала его, потом подошла к Гаррисону и протянула ему руку. Моряк наклонился и эту руку поцеловал. Людмила Сергеевна зарделась.

Она сказала Оле, чтобы та взяла с собой пару мальчишек и пусть они срочно топят баню. Моряков она повела в избу Прилучных, а нас погнала спать. Мы, как говорится, не заставили себя просить и повалились на койки. Ребята лезли с расспросами, пока кто-то — кажется, Карбас — не цыкнул на них.

19

Следующий день был ярким — солнце вовсю разгулялось на безоблачном синем горизонте. Ветер упал, утихло и море. Участников вчерашнего похода не трогали — пусть отоспятся, а все остальные отправились на работу. Трое пошли к недалекому ручью за питьевой водой, двое дежурили по кухне. Словом, все были при деле. Людмила Сергеевна была довольна: кажется, все начинает входить в свою колею, быт налаживается, место обживается.

Она отложила одну починенную пару чьих-то порванных на скалах штанов и взялась за другую, торопясь успеть с починкой целой горы одежды к тому времени, когда жена Прилучного позовет ее печь хлеб.

Внимание ее привлекли американские моряки. Они один за другим выходили из избы — просто удивительно, как их там Марья разместила. Ночью двое ребят помогли им вымыться в баньке, нашлось для них и кое-какое бельишко. Потом, поев и напившись крепкого и горяченного чая, разомлевшие и счастливые, они улеглись и сразу заснули. И вот сейчас, старательно приведя себя в порядок, залатав кое-как одежду и побрившись, они выходят на солнышко. И радостно щурятся. На руках у обмороженных свежие чистые бинты — это она, Людмила Сергеевна, смазав им руки знаменитой мазью Вишневского, перевязала; полечила и отмороженную ногу ирландца Патрика, огромного рыжего верзилы; обработали рану на ноге самого молодого белокурого голубоглазого Сэма.

Они выходили, и каждый уважительно кланялся Людмиле Сергеевне. Последний вышел Гаррисон. Он попросил разрешения и присел рядом.

— Э вери гуд дей, — сказал он, глядя в небо.

— О, йес! — охотно откликнулась она.

Людмила Сергеевна хорошо говорила по-английски.

— Новая Земля, — задумчиво сказал Гаррисон, — бог мой, вот уже никогда не подумал бы, что меня занесет в такую даль. Двадцать лет плавал по южным морям. Карибское море, Гонолулу, Маршалловы острова, Канары, — он прищелкнул языком, — Италия, о Италия! Вы бывали в Италии, мисс…

Людмила Сергеевна на секунду задумалась, как ей назвать себя, и неожиданно выпалила:

— Люда! — и тут же ужасно покраснела: услышали бы ее сейчас ребята.

Комиссару экспедиции было всего-то двадцать пять лет.

— Мисс Люда, — сказал Гаррисон, — знаете, что больше всего поразило меня в ваших ребятах? Удивительное чувство коллективизма и какая-то дикая радость жизни. Это удивительно. Ведь я вижу, как им трудно, но с какой отвагой и достоинством они держатся. Вот, например, ваш комиссар Энтони…

— Антон? — улыбнулась Людмила Сергеевна. — Но он не комиссар. Он мой помощник. А комиссар, если угодно, я.

— Вы? — изумился Гаррисон. — Я думал, вы врач. Что же вас, такую молодую, очаровательную женщину, заставило поехать сюда, всего за какие-нибудь семьсот миль от Северного полюса?

— А что заставило вас, мистер Гаррисон, оказаться здесь же?

— Война, — коротко ответил Гаррисон и, помолчав немного, добавил: Ненависть к фашизму. Я видел его в Испании…

— Вы были в Испании?!

Гаррисон кивнул.

— Если я скажу, что вы были в Испании, своим ребятам, они начнут ходить за вами табуном. В свое время Испанией бредили все советские мальчишки. Они просто влюбятся в вас.

— Я сам уже влюбился в ваших мальчишек… И не только в мальчишек. Эта отважная мисс Оля — просто какое-то чудо.

— Да, но у нас много таких чудес, мистер Гаррисон.

Штурман рассмеялся.

— Мне говорили, что русские — большие патриоты и любят похвастаться. Но я не предполагал, — добавил он уже серьезно, — что вы так любите свою родину.

— А вы не любите свою родину?

— Люблю, — сказал Гаррисон глухо и встал. — Мои ребята спрашивают: могут ли они быть вам чем-нибудь полезны, пока мы здесь?