В двух шагах от войны - [55]
— Ну да, — сказал Васька, — к синему платочку. Гляди, Арся отобьет.
Арся встал и, даже не посмотрев на Ваську, вышел из палатки.
— На кухню пойдут Морошкин и Петр Иванов, — сказала Людмила Сергеевна. — А остальные… ну что ж, давайте попробуем.
Работать было трудно и страшно. Внизу глухо шумело море, и от порывов ветра приходилось просто вжиматься в скалы. Того и гляди, сбросит. Правда, после случая с Борей уже никто не решался ходить по карнизам без веревки, но все равно было жутковато.
После обеда дождь перестал, а ветер похоже стал посильнее. Ребята развалились на койках, кто-то затянул песню, ее подхватили, а Арся сказал мне:
— Пойдем на мысок. Посидим, море посмотрим, а?
Очень не хотелось мне вылезать из палатки, но тон, каким сказал это Арся, не позволил мне отказаться. На мыске мы, подняв воротники и нахлобучив шапки на самые уши, присели на камни и стали смотреть на море. Волны отсюда казались не очень большими, но какими-то беспорядочными, гребни их были сплошь покрыты белыми барашками пены.
— Сулой, — задумчиво сказал Арся, — баллов семь будет. — А когда я непонимающе взглянул на него, он пояснил: — Сулой — это когда ветер с течением встречаются, оттого и беспорядок такой.
Потом он опять замолчал надолго, и я тоже молчал — о чем я буду спрашивать его после вчерашнего? Через некоторое время он сказал:
— Хорошо, что хоть захмарило.
Я не понял, почему это хорошо, но ничего не спросил. И только когда он вскочил и стал пристально всматриваться в море на север, я сообразил, что он имел в виду и зачем в эту дрянную погоду ему нужно было торчать на берегу. Далеко на севере я увидел вначале размытые ветром дымы, а вскоре и расплывчатые силуэты судов.
— Они, — глухо сказал Арся.
Суда приближались. Когда они оказались на траверзе[37] нашего мыса милях в семи — восьми от берега, их уже можно было разглядеть довольно четко. Было их семь, и шли они строгой кильватерной колонной, только одно совсем небольшое суденышко ныряло в волнах немного впереди и чуть правее мористее.
— Это «Айршир» — тот самый сторожевик английский, — сказал Арся, — а третий в строю… батин, «Азербайджан». Самый последний — «Мурман».
Мы стоя смотрели им вслед, и только тогда, когда уже и «Мурман» скрылся за южным мысом губы, Арся сказал:
— Все!.. Дойдут ли? — И сам себе ответил, рубанув рукой воздух: Дойдут!
…И как мы уже узнали потом, вернувшись в Архангельск, они дошли. У южной оконечности Новой Земли их встретили наши эсминцы и сторожевые суда, и они дошли, привезя в Архангельск ценные военные грузы. Только «Азербайджан» пришел пустой — весь его груз, льняное масло, жирным пятном расплылся по Баренцеву морю. Но тогда-то мы этого не знали, и Арсю недели на две словно подменили — он стал молчаливым, задумчивым и только работал еще яростней, чем прежде…
Мы молча шли обратно. У палатки Арся сказал:
— Погода не больно рабочая. Давай попросимся поохотиться на берегу? Может… и людей каких встретим.
Конечно, я согласился, и мы пошли в избу Прилучных. Людмила Сергеевна разрешила не сразу.
— Возьмите Антона, Пустошного Саню, Славку, Толю и… Васю Баландина. Обязательно Васю! И далеко на первый раз не ходите.
— Понятно, — сказал Арся.
— Зачем нам еще Баланда этот? — шепнул я ему.
— Воспитывать будем, — серьезно ответил Арся.
— Олюша, — сказала Марья Николаевна, — может, и ты с робятишками пойдешь? Берега-то ты хорошо знаешь.
— Ладно, маманя, — радостно ответила Ольга.
— И я пойду! — решительно заявил Морошка, который тер песком огромную кастрюлю.
— Нет, Витя, тебе и здесь работы хватит, — сказала Людмила Сергеевна и хитро подмигнула нам с Арсей.
Вышла Оля, одетая по-походному, но снова в своем платочке. За плечами у нее была настоящая двустволка, а за спиной — увесистый вещевой мешок.
Людмила Сергеевна вынесла нам из-за перегородки три «тозовки»[38] и по пачке патронов к ним.
На воле Арся, передав одну винтовку мне, молча подошел к Оле, снял с нее мешок и нацепил на себя. Она улыбнулась, слегка наклонив голову.
— Пойдем к югу, — сказала Оля, — к губе Безымянной. Там береговая полоса широкая, и выходы наверх есть, и сплошь осушки[39] кругом. А на севере скалы-то в самое море почти всюду опускаются. Ясно-понятно?
— Ясно-понятно! — весело сказал Славка. — Пошли, Кожаный Чулок.
— Это почему я «кожаный чулок»? — обиженно спросила Ольга.
— Книжки надо читать, милый ты Соколиный Глаз, — наставительно сказал Славка, — Фенимора Купера. У него главные герои — знаменитый охотник и проводник Кожаный Чулок и Соколиный Глаз. Ясно-понятно?
— Соколиный Глаз — это ничего, это мне подходит, — развеселилась Ольга, — а Кожаный Чулок… не-е, некрасиво.
— Да, не того, — рассудительно сказал Толик, — уж лучше Кирзовый Сапог.
— А ну вас! — сердито сказала Оля. — Пошли, что ли?
Только мы отошли от палаток, Баланда толкнул меня в бок.
— Давай винтовку, — тихо сказал он.
— Не дам! — ответил я.
— Давай! — с угрозой повторил Васька. — Ты и стрелять-то не умеешь.
И он цепко ухватился за винтовку. Я не отдавал. Мы сопели и пыхтели, вцепившись намертво в наше оружие, пока не обернулся Антон.
— Отдай ему винтовку, — сказал он тоном приказа.
Повесть о подростке, о его сложной душевной жизни, о любви и дружбе, о приобщении к миру взрослых отношений.
Есть люди, которые на всё смотрят равнодушно, в полглаза. Дни для них похожи один на другой.А бывает, что человеку всё интересно, подружится ли с ним другой человек, с которым дружба что-то не получается? Как выпутается из беды одноклассник? Как ему помочь?Вообще каким надо быть?Вот тогда жизнь бывает насыщена событиями, чувствами, мыслями. Тогда каждый день запоминается.Повесть «Поворот» — журнальный вариант второй части романа Вадима Фролова «Невероятно насыщенная жизнь» (журнал «Костер» №№ 7–9, 1971 год).
Есть люди, которые на всё смотрят равнодушно, в полглаза. Дни для них похожи один на другой.А бывает, что человеку всё интересно, подружится ли с ним другой человек, с которым дружба что-то не получается? Как выпутается из беды одноклассник? Как ему помочь?Вообще каким надо быть?Вот тогда жизнь бывает насыщена событиями, чувствами, мыслями. Тогда каждый день запоминается.Журнальный вариант повести Вадима Фролова (журнал «Костер» №№ 1–3, 1969 год).
Рассказ Вадима Фролова «Телеграфный язык» был опубликован в журнале «Вестник» № 7 (292) 28 марта 2002 г.
Журнальный вариант повести Вадима Фролова «Что посеешь». Повесть опубликована в журнале «Костер» №№ 9–12 в 1973 году.
Рассказ Вадима Фролова «Считаю до трех!» был опубликован в журнале «Вестник» № 7 (292) 28 марта 2002 г.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.