В двух шагах от войны - [39]

, тяжело плюхнулся в воду якорь, подняв фонтаны брызг, и в фонтанах этих, переливаясь, засверкали сотни маленьких радуг. Ощущение тревоги и опасности ушло: все-таки уже берег суровый, неприютный, но берег. Вот он, рядом, в каких-нибудь полутора кабельтовых, и бухта, надежно прикрытая с моря островами, банками, грудами острозубых камней. И люди на берегу, приветливо машущие шапками и платками. Люди, которые живут здесь не неделями и месяцами, а годами или даже десятками лет. И поселок: несколько деревянных строений — не то изб, не то бараков; каменное серое здание с темной крышей, стоящее на самом высоком месте, — бывшая церковь; мачта радиометеостанции; сложенные из камней усеченные пирамиды с шестами, на которых укреплены черные с белой вертикальной полосой квадратные щиты, — створные знаки; рыбачьи лодки на покрытой крупной галькой прибрежной полосе, да еще несколько промысловых ботиков, покачивающихся на мелкой зыби.

Природа вокруг — мрачная и строгая. Но в этой строгости имелась какая-то своя, особая красота. Все здесь было древним и крепким, как будто земли этой ничто не касалось сотни, а может, и тысячи веков. На севере, занавешенные легким туманом, виднелись оледенелые горы, а впереди, не так уж и далеко за становищем, сверкали вершины центрального новоземельского хребта. Серая галька, серые, почти черные обрывистые скалы, и ни одного деревца, кустика, только кое-где зеленовато-коричневые с белыми и желтыми крапинками пятна — то ли трава, то ли мох…

Первыми на берег съехали Замятин, Громов и комиссар. А через некоторое время между берегом и судами экспедиции засновали большие, широкие моторные лодки — доры. Началась выгрузка. С короткими перерывами на обед и на ужин работали до самого позднего вечера, хотя, когда он здесь поздний, когда ранний, и не разберешь.

В этих широтах солнце с начала мая по середину августа совсем не опускается за горизонт. Только после полуночи оно из ослепительно золотого становится ярко-красным, еще позже цвет его тускнеет, и оно матовым оранжевым шаром медленно клонится за скалы острова Кармакульского, но, так и не зайдя за них, снова поднимается на небосклон.

13

Уставший, пожалуй, не меньше, чем при аварии «Азимута», я сидел на обкатанном морем небольшом валуне в стороне от всех и, кажется, ни о чем не думал. Поглядывал на море, на скалы, на людей, все еще толпившихся на берегу. Наверно, каждый приход судна — для них большая радость и здесь сейчас собралось все население становища — мужчины, женщины, ребятишки. Много было русских, но были и смуглые, широколицые, с черными раскосыми глазами, невысокие люди, одетые в меховые малицы с откинутыми на спины капюшонами. Я сообразил, что это ненцы — самые давние жители северного побережья материка и многих островов.

Кроме людей на берегу было множество разномастных — рыжих, серых, черных, белых, пятнистых — собак. Были среди них и совершенно невообразимые чудища — облезлые или, наоборот, с густой свалявшейся в клочья шерстью, с порванными ушами и со шрамами на мордах — следами жестоких драк, но были настоящие красавцы — пушистые, широкогрудые, с пышными, закрученными баранкой хвостами, с умными веселыми глазами лайки.

Сидеть на камне надоело, и я, кое-как встав и еле передвигая ноги, побрел в направлении становища. Посматривая вокруг, разглядывал покрытые мхом и лишайниками камни под ногами, заметил даже какие-то мелкие желтые цветочки, чем-то напоминающие наши маки, и вдруг почувствовал неладное. Поднял голову и увидел перед собой, наверное, дюжину собак. Разинув огромные пасти, сверкая жуткими клыками, они молча неслись, окружая меня… «Все, — подумал я, — вот и кончилась твоя экспедиция, Соколов!»

Первым порывом было, конечно, бежать, но, к счастью, я вдруг вспомнил, что от собак никогда не надо убегать: во-первых, не убежишь, а во-вторых, только еще больше раздразнишь. И я остался стоять.

Поджилки у меня тряслись самым настоящим образом. Помню, что вперед вырвался здоровенный черный пес, и глаза у него горели зеленым огнем. Я зажмурился и втянул голову в плечи… Что же они там, не видят: человек погибает…

Я слышал шумное дыхание собак и вдруг почувствовал, что кто-то ласково трется о мои ноги. Я осторожно открыл глаза. Собаки стояли вокруг и весело крутили хвостами, а черный сидел, наклонив голову набок, и внимательно меня разглядывал. Я только это и успел заметить, потому что он вдруг прыгнул. Я снова невольно зажмурился — и тут же почувствовал легкий толчок в грудь, и что-то влажное и мягкое снизу вверх смазало меня по губам. На землю я сел скорее от изумления. Я сидел на каменистой земле, а кругом скакали добродушные псы, и каждый старался лизнуть в лицо, и рядом стояла смуглая женщина и смеялась.

— Испугалась маленько? — спросила женщина, почему-то обращаясь ко мне в женском роде. — Наса собака селовека увазает, селовека не обидит. Сармика[30] не увазает, ошкуя[31] не увазает, чузую собаку не увазает, селовека — любит. Ставай, однако. Дора[32] уходит узе.

Я встал. К радости избавления от страха примешивалось чувство обиды. Откуда же я знал, что эти псы, видишь ли, человека уважают? Впрочем, обижался я не долго. Солнце по-прежнему светило. Собаки, из которых каждая запросто перегрызет горло любому зверю, почетной охраной сопровождали меня, веселая женщина шла рядом, на рейде четкими силуэтами рисовались суда нашей промыслово-полярной, и сам я ступал не где-нибудь, а по Новой Земле, на которой живут смелые и дружные люди, и на которой, ну, пусть не долго, но буду жить и работать я… Если из-за Борьки нас с Арсей не отправят обратно.