В движении вечном - [7]

Шрифт
Интервал

— Поливай на ход, хорош водиться…

— Опсайт, опсайт!… заслепило?

И, наконец, хор торжествующий:

— Го-ол!

Слева от былых въездных ворот парк межевал неширокий здесь Неман пологим болотистым берегом. Высоко и круто вознесли здесь древние жители свою оборонительную насыпь, мурованную на треть от земли огромными тесаными гранитными валунами-плитами. Внизу получилась отвесная в три роста крепчайшая каменная стена с узким плоским верхом; на нем, чтобы миновать наверняка посуху топкий речной берег сразу же выходили заметную стежку — пожалуй, только узенькая стежка эта да хозяин ее, отвесный гранитный монолит почти не изменились за минувшие столетья… Ни снегопады, ни проливные дожди, ни вешних вод бурливый кипень так и не оставили на них заметного следа.

Вокруг трех остальных сторон замковой насыпи традиционный ров, классика средневекового феодолизма. Во время яростных атак вражеской рати он всегда заполнялся речной водой. Но кольчуги стальные и ратные копья ушли дорогой времени вслед за стариной рыцарской, и за дело тот час взялись талый снег и летние ливни, по крупице веками кропотливо спуская откосы. Нет нынче у древнего рва былой топкой глуби, густо заросли бурьян-травой крутые бугристые склоны, но и сейчас еще не каждый взрослый в охотку взберется на самые выси, и не каждый мальчишка удачно скатит зимою на лыжах с заснеженной его верхоты.

По всему периметру рва некогда неприступно каменели высокие стены. Давно развеяны они в пыль, но их былую мощь легко представить по двум боковым башням, полуразрушенным с почти метровыми в толщину стенами, с зияющими черными квадратами-овалами высотных бойниц… Главная башня гораздо лучше сохранилась. В ее невысокую арку среди темных провалов заливного рва ведет узкий проход; тут сейчас же представляешь и подъемный замковый мост, ржавый скрегот его кованой железом массивной плиты на неразрывных цепях-исполинах… Но и мост, и многое другое, о чем Игнат не раз с интересом читал в любимых исторических книгах, давно унес в анналы дней минувших неодолимый поток вечности.

Проходишь через арку во внутренний замковый двор, и снова невообразимый диковинный переплет средневековой старины и со-временности. По сторонам полуразрушенные башни, а в центре — в центре аккуратненькая, выложенная белыми камушками, цветочная клумба. Среди ее красок, переливистых, душистых весной бронзовый памятник пионеру-герою. Это мальчуган лет двенадцати на прямом постаменте, в его руке на отрыве граната, вот-вот улетит на врага, на юном лице решимость застывших последних минут…

Его именем и названа школа. Тут и главный корпус ее на окраине замковой горы. Это бывший панский дом, двухэтажный, крашеный мелом, с жестяной блестящей бордовой крышей. Тогда это было наиболее просторное школьное здание, и снова, словно в строжайшем соответствии с возрастом, в нем учились самые старшие поселковые школьники, выпускники.

2 Школьный дворик

Иногда давние воспоминания ассоциированы в памяти так, будто они окрашены в какой-то соответствующий цвет или тон, иногда даже и объяснить очень сложно, с чем связаны такие ассоциации. Но когда Игнату, к примеру, вспоминаются его первые школьные годы, то тут все просто и ясно. Ведь учился он тогда в том самом, начальном учебном «корпусе», бывшей крестьянской хате с низким потолком, узенькими окошками и маленькими комнатками-классами. Там всегда было как-то серо и сумрачно, даже когда за окном ярко сияло солнце или в классах включали электричество.

И потому, наверное, так манил на переменках первоклассников их крохотный школьный дворик, изумрудный, шелковистый весной, а зимой пушистый, белоснежный. Лишь звонок с урока, и он тот час превращался в футбольный газон и площадку для игры в «классики», поле жарких сражений в снежки и еще, и еще… Но чаще всего — в просторную борцовскую арену.

Именно здесь с первых школьных дней выяснялось наиважнейшее, именно здесь на долгие годы завоевывался тот драгоценнейший авторитет, на который тогда многие мальчишки с радостью поменяли бы свои лучшие отметки.

С первой же переменки, стоило только выбежать на дворик, как:

— Поваляемся? — слышалось звонко со всех сторон.

Мужчина — он и в семь лет уже мужчина; откажешься — кем сразу станешь?

И если кто-нибудь из взрослых погожим осенним утром заглядывал сюда случайно, то с изумлением наблюдал нечто вроде средневековой битвы, только «рыцари» были исключительно пигмейского роста, без мечей и шлемов, а в обычных, пиджачок-брючки, форменных школьных костюмчиках… Не было здесь и бешеной злости, пота ручьем, крови из носа; здесь была только честная борьба, соперничество один на один с единственной целью — положить противника на лопатки.

По натуре своей Игнат совсем не из тех, кто сразу в бой. В начале он выбегал на дворик среди последних, занимал местечко где-нибудь в сторонке, наблюдал, приглядывался… Разбившись на пары, первоклашки делали захваты, ставили подножки, возились с сопением в партере.

Вскоре, однако, и его там заметили:

— А ты… че тут? Только зыришь, слабо?

И наверняка кто-то очень пожалел об этом.

Игнат на свой возраст был высокий мальчишка. Мать даже частенько посмеивалась, мол, пойдешь в школу, детишки дразнить будут: «Дядя Степа, достань-ка воробышка!» Но, если рассматривать силу абстрактно, в ее, так сказать, чистом виде… Однажды на уроке физкультуры учительница отбирала сильнейших: просто разбивала мальчишек на пары, и — кто кого перетянет — так вот, Игнат в том соревновании не попал даже в пятерку. Зато в борьбе его выручали природная ловкость, сообразительность, умение видеть и сполна использовать малейшие недостатки противника. Он мог проиграть в первом поединке, но потом уже четко знал, как вести себя в следующий раз: то ли атаковать стремительно, не дать опомниться, захватить выгодно, то ли наоборот насторожиться, строго держать оборону и в то же время следить зорко, чувствовать каждое движение соперника, провоцируя его на решающую ошибку. А еще, что важнее всего, у него был свой «коронный» секретный прием, который он никому не мог открыть — не мог открыть даже, если бы и хотел очень. Даже дружку своему лучшему Витьке.


Рекомендуем почитать
Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.