В движении. История жизни - [92]

Я встретился с Лэрри в начале 1966 года, когда пытался восстановиться после своих первых месяцев наркотического загула в Нью-Йорке. Я хорошо питался, занимался в зале в Вест-Виллидж, и силы понемногу ко мне возвращались. Зал по субботам открывался в восемь утра, и я был там первый. Однажды в субботу я начал с тренировки ножных мышц – когда-то в Калифорнии я слыл большим мастером жима из положения сидя, и мне было интересно, насколько я восстановился. Я поставил на штангу восемьсот фунтов и легко взял вес; поставил тысячу фунтов – взял, но не без труда. Потом поставил тысячу двести – и не смог. Я понимал, что для меня этот вес слишком велик, но признать поражение не захотел, а потому сделал еще три подхода. На пятом силы меня оставили, штанга меня придавила, с неимоверной силой прижав мне колени к груди, так, что я не мог дышать, а тем более кричать. Я не знал, сколько мне удастся выдержать – голова пульсировала от напряжения, удар был неминуем. В этот момент дверь распахнулась и вошел человек, молодой и сильный, который помог мне освободиться от штанги.

Обняв его, я сказал:

– Вы спасли мне жизнь!

Несмотря на свою быструю реакцию, Лэрри был робок и застенчив. Ему было трудно общаться, во взгляде его царило смятение, а глаза испуганно бегали. Но когда мы познакомились, его разговор было не остановить, – возможно, я был первым, с кем он говорил за последние недели. Он сообщил мне, что ему девятнадцать и в прошлом году его комиссовали из армии, признав психически нестабильным. Теперь он жил на небольшую правительственную пенсию. Насколько я мог судить, он питался только молоком и хлебом, по шестнадцать часов в день гуляя по улицам (если он был за городом, то обычно бегал) и оставаясь на ночь там, где застанет его конец дня.

Родителей своих Лэрри не знал. Когда он родился, у его матери уже был множественный прогрессирующий склероз и она была физически неспособна за ним ухаживать. Отец его был алкоголиком, который вскоре после рождения Лэрри их покинул, и мальчика воспитывали разные приемные родители. Похоже, стабильности в его жизни не было никогда.

«Диагноз» ставить Лэрри я воздержался, хотя в те дни свободно жонглировал многими психиатрическими терминами. Единственное, о чем я мог думать, так это лишь о том, насколько Лэрри был лишен любви, заботы, покоя и уважения и как он вообще в этих условиях смог выжить физически. Лэрри был умен и гораздо более информирован, чем я. Он находил старые газеты и прочитывал их от корки до корки. Обо всем, что он прочитал или услышал, он думал – настойчиво и упрямо, ничего не принимая на веру.

У Лэрри не было намерения искать работу, в чем я увидел проявление некой последовательной жизненной установки – бессмысленная, суетливая занятость ему была не нужна. Он был неприхотлив, а потому мог жить на скромную пенсию и даже что-то откладывать.

Весь день Лэрри проводил на ногах, и для него было обычным делом прошагать пешком от своей квартиры в Ист-Виллидж до моего дома в Сити-Айленде. Иногда он оставался ночевать на кушетке в моей гостиной, а однажды на нижней полке своего холодильника я обнаружил тяжелые слитки золота, которое Лэрри скопил за долгие годы. Он принес их ко мне домой, полагая, что здесь они будут в большей безопасности, чем у него в квартире. Золото, сказал он, – единственная ценность, которой можно доверять в этом мире; акции, облигации, земля, произведения искусства – все может за ночь потерять свою стоимость, но не золото («семьдесят девятый элемент», как он говорил, чтобы меня порадовать). Почему он должен работать, если может жить свободно и независимо? Мне нравились его отвага, прямота, с которой он об этом говорил, и, я думаю, Лэрри действительно был одним из самых свободных людей, кого я знал.

Характер у Лэрри был легкий и мягкий, и многие женщины находили его привлекательным. Несколько лет он жил в браке с женщиной из Ист-Виллидж, которую природа наделила роскошными формами, но, к несчастью, она была убита бродягами, которые в поисках наркотиков вломились в их квартиру. Бродяги не нашли ничего, Лэрри же, вернувшись, нашел труп жены.

Лэрри и раньше большей частью потреблял молоко и хлеб; теперь же, переживая утрату, он вообще ничего, кроме молока, не ел. Его пожирала мечта: путешествовать по свету с огромной кормилицей, которая баюкала бы его как ребенка и прикладывала к груди. Никогда я не сталкивался с более первобытными фантазиями.

Иногда я не видел Лэрри неделями или месяцами (как с ним связаться, я не знал), но потом он внезапно появлялся вновь.

Как и его отец, он был алкоголиком, и алкоголь запускал в его мозге некие разрушительные процессы. Лэрри знал об этом, а потому старался не пить. В конце 1960-х мы пару раз вместе попробовали «кислоты», но особенно Лэрри любил ездить со мной на мотоцикле к моей кузине Кэйти, одной из дочерей Ала Каппа, которая жила в округе Бакс. У Кэйти была шизофрения, но они с Лэрри на интуитивном уровне понимали друг друга, сформировав некое странное содружество.

Хелен обожала Лэрри, как и все мои друзья; он был совершенно свободным человеческим существом, героем городской робинзонады – этаким современным Генри Торо.